Александр Зиновьев

О российском политике см. Александр Дмитриевич Зиновьев .

Александр Зиновьев
Александр Зиновьев
Рожденный	29 октября 1922 г. Пахтино, Костромская губерния , РСФСР.
Умер	10 мая 2006 г. (83 года) Москва , Российская Федерация
Национальность	Советский Союз , Российская Федерация
Образование	Доктор философии (1962). Профессор
Альма-матер	Московский государственный университет (1951).
Награды	Орден Красной Звезды Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Медаль «За освобождение Праги». Медаль «За взятие Берлина».
Школа	Европейская философия Философия 20 века
Основные интересы	Социология , Социальная философия , Политическая философия , Этика , Логика
Известные идеи	Законы социальности, Общность, Человейник , Сверхобщество, Сложная логика
Подпись

Alexander Alexandrovich Zinoviev ( Russian : Алекса́ндр Алекса́ндрович Зино́вьев; October 29, 1922 – May 10, 2006) was a Soviet philosopher, writer, sociologist, and journalist.

Выходец из бедной крестьянской семьи, участник Великой Отечественной войны , Александр Зиновьев в 1950-1960-е годы был одним из символов возрождения философской мысли в Советском Союзе. После выхода на Западе экранизации « Зияющие высоты », принесшей Зиновьеву мировую известность, в 1978 году был выслан из страны и лишен советского гражданства. Вернулся в Россию в 1999 году.

Творческое наследие Зиновьева включает около 40 книг, охватывающих ряд областей знаний: социологию , социальную философию , математическую логику , этику , политическую мысль. Большую часть его творчества сложно отнести к какому-либо направлению или поместить в какие-либо рамки, в том числе академические. Получив известность в 1960-е годы как исследователь неклассической логики , в эмиграции Зиновьев был вынужден стать профессиональным писателем, считая себя прежде всего социологом. Произведения в оригинальном жанре «социологического романа» принесли Зиновьеву международное признание. Часто его характеризуют как самостоятельного русского мыслителя, одного из крупнейших, оригинальных и противоречивых деятелей русской общественной мысли второй половины XX века.

Антисталинист глобализации в юности, Зиновьев на протяжении всей жизни придерживался резких взглядов на общество, критикуя сначала советский строй , затем российскую политическую систему и западный мир , а в конце жизни — процессы . Мировоззрение Зиновьева отличалось трагизмом и пессимизмом. На Западе, как и в России, его нонконформистские взгляды подверглись резкой критике.

Биография

Детство и юность

Александр Александрович Зиновьев родился в деревне Пахтино Чухломского района Костромской области РСФСР ( ныне Чухломский район Костромской области ). Он был шестым ребенком в семье Александра Яковлевича Зиновьева, рабочего, и Аполлинарии Васильевны (урожденной Смирновой). Предки Зиновьева, впервые упомянутые в документах середины XVIII века, были государственными крестьянами . Отец Зиновьева большую часть времени работал в Москве, живя в деревне. Это дало ему московскую прописку, что, вероятно, спасло его семью от репрессий во времена раскулачивания . До революции Александр Яковлевич был художником, который украшал церкви и писал иконы, позже занялся отделочными работами и трафаретом. Зиновьев несколько пренебрежительно отнесся к профессии своего отца как «художнику». Александр Яковлевич имел живой интерес к искусству. Он снабжал своих детей художественными принадлежностями, иллюстрированными журналами и книгами. Мать Зиновьева происходила из богатой семьи, владевшей недвижимостью в Санкт-Петербурге. Зиновьевы, дом которых стоял в центре села, пользовались уважением в округе и часто принимали гостей. Биографы выделяют роль матери в формировании личности Александра: Зиновьев с любовью и уважением вспоминал о ее житейской мудрости и религиозных убеждениях, определявших правила поведения в доме. Семья, однако, не была религиозной. Его отец был неверующим; мать его, хотя и была верующей, но была равнодушна к церковным обрядам. Александр с детства стал убежденным атеистом , всю жизнь глядя с отвращением на православие, церковь и ее духовенство. Единственной научной составляющей советского марксизма он считал атеизм .

Александр с раннего детства отличался способностями, его сразу перевели во второй класс. Когда дети подросли, отец отвез их в столицу. В 1933 году, окончив начальную школу, Александра по совету учителя математики отправили в Москву. Он жил у родственников в 10-метровой подвальной комнате на Большой Спасской улице. Из-за непрактичности отца ему приходилось заниматься экономическими вопросами. Нищенские условия жизни в сочетании с интересными занятиями; В те годы Советское государство активно модернизировало школьное образование , причем реформы сопровождались пропагандой его социальной значимости . Александр учился успешно; больше всего ему нравились математика и литература. Его участие в кружке рисования не сложилось – в его рисунках проявились черты карикатуры, произошла путаница с перерисовкой портрета Сталина для сталинской комнаты; Неудачным оказался и опыт в драмкружке (у Александра не было ни слуха, ни голоса). Кроме того, он много читал, был завсегдатаем библиотек; он читал классику, как отечественную, так и зарубежную. В старших классах он уже был знаком с большим количеством философских произведений — от Вольтера , Дидро и Руссо до Маркса , Энгельса и Герцена . Из русских классиков Зиновьев особенно выделял Лермонтова , знавшего наизусть многие его стихотворения; от современных авторов – Маяковский . Самым понятным и близким зарубежным писателем был Гамсун («Голод»). Как отмечал биограф Павел Фокин, Зиновьева привлекало одиночество и гордыня индивидуалистических характеров, что способствовало формированию чувства собственной исключительности. Он стал сознательно культивировать эту позицию крайнего индивидуализма, хотя впоследствии всегда отрицал ее, называя себя «идеальным коллективистом».

Как отмечали биографы, в юности Зиновьева охватило желание «построить новый мир» и вера в «светлое будущее», его увлекали мечты о социальной справедливости, идеи равенства и коллективизма , материального аскетизма; его кумирами были Спартак , Робеспьер , декабристы и народники. Как писал Константин Крылов, идеи соответствовали его личному опыту: Зиновьев вспоминал, что «он был нищим среди нищих», подчеркивая, что коммунистическая утопия — это идея нищих. С одной стороны, социальные, культурные и экономические изменения, произошедшие в 1930-е годы, способствовали оптимизму; с другой стороны, Александр замечал возрастающее неравенство, видел, как живут семьи партийных и государственных чиновников; обратил внимание на то, что в продвижении по социальной лестнице наиболее преуспели активисты, демагоги, болтуны и мошенники; наблюдал дискриминацию крестьян по сравнению с рабочим классом, деградацию деревни и образование нового «крепостничество» колхозов , свидетелем которого он стал, приехав на отдых в Пахтино. Под впечатлением знаменитой книги Радищева он захотел написать обличительное «Путешествие из Чухломы в Москву»; в 1935 году, после обнародования проекта сталинской конституции , он в шутку придумал вымышленную конституцию, в которой «бездельники и глупцы» имели «право на те же оценки, что и отличники» (история вызвала школьный скандал, но дело в том, что было замято). Как пишет Павел Фокин, «подвиги и подлости» советского общества , противоречия и проблемы повседневной жизни спровоцировали «духовный бунт». По интерпретации Константина Крылова, разочарование в практической реализации идеалов коммунизма не побудило молодого Зиновьева отрицать саму идею коммунизма или искать другие идеалы. Он выбрал третий путь, заключив, что социальному миру неизбежно присуще зло и что этот мир по своей сути есть зло. Эта позиция позже повлияла на его социологию.

В комсомоле Зиновьев был членом школьного комитета, отвечал за издание сатирической газеты. На выбор философии как будущей специальности повлиял преподаватель обществознания, аспирант Московского института философии, литературы и истории – главный гуманитарный университет тех лет в Советском Союзе. Вместе со своим учителем Александр начал изучать труды Маркса и Энгельса, увлекся диалектикой . Окончив школу в 1939 году с отличием, он поступил в Московский институт философии, литературы и истории (другими вариантами были математика и архитектура). Среди его сокурсников были впоследствии известные философы Арсений Гулыга, Игорь Нарский, Дмитрий Горский, Павел Копнин. Атмосфера в институте, кузнице «бойцов идеологического фронта», была тяжелой. Зиновьев был почти без средств, скудной стипендии не хватало, отец перестал ему помогать. Как пишет Павел Фокин, Зиновьев находился в состоянии физического и нервного истощения. В поисках ответа на вопрос, почему провозглашаемые светлые идеалы коммунизма расходились с действительностью, Зиновьев задумался о фигуре Сталина: «Отец народов» стал причиной извращения коммунистических идеалов.

Ранний антисталинизм. Военные годы

По воспоминаниям Зиновьева, еще в школе у ​​него возникла идея убить Сталина, которую он неоднократно обсуждал с близкими друзьями; «План» провалился, потому что оружия не нашли. В Московском институте философии, литературы и истории на очередном комсомольском собрании в конце 1939 года Зиновьев эмоционально говорил о бедах и несправедливостях, происходивших в деревне, и открыто критиковал культ личности Сталина . Зиновьева отправили на психиатрическую экспертизу, а затем исключили из ВЛКСМ и Московского института философии, литературы и истории. По его воспоминаниям, он был арестован и допрошен на Лубянке . Зиновьев вспоминал, что следователи были уверены, что кто-то внушил ему его взгляды, поэтому планировали отпустить его для раскрытия всей антисоветской группы. При переводе в одну из квартир НКВД Зиновьеву удалось скрыться. Он скрывался в разных местах: уезжал на время в Пахтино, потом скитался, а позже вернулся в Москву. В конце 1940 года он вступил в ряды Красная Армия, чтобы избежать преследований. В военкомате он назвал себя «Зиновьевым», заявив, что потерял паспорт.

Впоследствии Зиновьев часто возвращался к этой истории, в том числе в своих воспоминаниях «Исповедь изгоя», называя тот год «годом ужаса». Этот эпизод биографии в общих чертах упоминается в энциклопедических изданиях, его достоверность вообще не подвергается сомнению биографами и комментаторами. Павел Фокин отметил, что документы задержания и обыска не сохранились, поэтому установить точную хронологию событий сложно. Константин Крылов отметил, что искренность и отсутствие героизма в описаниях событий свидетельствуют в пользу их достоверности. Швейцарский литературный критик Жорж Нива считал, что Зиновьев впоследствии построил свою биографию вокруг комплекса террориста, бунт которого остался воображаемым. В результате вся его жизнь стала яростным сопротивлением ходу истории, в этом контексте не имеет значения, было ли убийство Сталина запланировано на самом деле.

Большую часть войны Зиновьев провел в Ульяновском авиационном училище. Первоначально служил в Приморском крае в составе кавалерийской дивизии . Весной 1941 года войска перебросили на запад, он был зачислен наводчиком танка в танковый полк. Накануне 22 июня передовое подразделение было направлено в летное училище в Орше, которое вскоре было эвакуировано в Горький, а в начале 1942 года — в Ульяновскую военную авиационную школу летчиков. В авиационном училище Зиновьев провел почти три года, большей частью в запасе. Он научился летать на биплане, позже — на Ил-2 . В Ульяновске у него родился сын Валерий (1944 г.р.). Окончил авиационное училище в конце 1944 года и получил звание «младший лейтенант». Воевал в составе 2-го гвардейского штурмового авиационного корпуса, первый боевой вылет на Ил-2 состоялся в марте 1945 года при взятии Глогау . Участвовал в боях в Польше и Германии, награжден орденом Красной Звезды . Война закончилась в Грассау 8 мая. Зиновьев вспоминал, что полеты доставляли удовольствие: мне нравилось чувствовать себя владельцем боевой машины, сбрасывать бомбы, стрелять из пушек и пулеметов; страх гибели облегчался осознанием того, что «это только один раз». После войны год служил на территории Чехословакии, Венгрии и Австрии. Зиновьев был разочарован бессмысленностью военной службы и неоднократно пытался уйти, но безуспешно. Шесть лет службы в армии дали Зиновьеву богатый материал для понимания советского общества, наблюдения за общественными отношениями и динамикой, армия представляла собой масштабную социальную лабораторию, в которой проявлялись или даже карикатурно изображались особенности социальных процессов.

МГУ и аспирантура (1946–1954).

После увольнения из армии в 1946 году Зиновьев вывез мать и младших братьев из деревни в Москву. Ему удалось восстановиться на философском факультете МГУ, с которым был объединен Московский институт философии, литературы и истории. Ему пришлось искать случайные заработки – стипендии не хватало. Во время учебы Зиновьев успел поработать грузчиком, экскаватором, сторожем, занимался изготовлением фальшивых хлебных карточек и сдавал кровь . В 1950–1952 преподавал в школе логику и психологию. Изначально он не планировал философскую карьеру, думал стать писателем. Он написал «Повесть о долге» (или «Повесть о предательстве»), главным героем которой был информатор – «разоблачитель врагов». Зиновьев отнес рукопись в журнал « Октябрь» , где работал Василий Ильенков, отец Эвальда Ильенкова , и в « Новый Свет », возглавляемый Константином Симоновым . Отзывы рецензентов были отрицательными, и Зиновьев по совету Симонова уничтожил рукопись. Как пишет Павел Фокин, неудача сильно повлияла на Зиновьева, он вел разнузданный образ жизни: пил, не следил за своим здоровьем. работа в стенгазете Выйти из ситуации и сосредоточиться на философии ему помогла , где он начал писать эпиграммы , пародии, юмористические стихотворения, писал красочные «жизненные истории», которые, как отмечал Павел Фокин, казались настолько правдоподобными, что даже автор иногда верил. в них.

В послевоенные годы философский факультет находился «на переднем крае» идеологического фронта – «крупнейшим событием» стало выступление секретаря ЦК Андрея Жданова (1947 г.), за которым последовало усиление партии. роль в философском образовании. десятилетие «блестящей сталинской работы» – « Краткого курса истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) Проводились конференции по изучению творчества Сталина. В 1948 г. широко отмечалось ». Зиновьев учился большей частью «на отлично», освоить марксистские тексты не составило большого труда; он изучал Канта , Маркса и Гегеля до войны . Учителя были предметом его насмешек и популярных среди студентов сатирических карикатур, его афоризмы входили в философский фольклор; он был склонен к самоиронии. По воспоминаниям Вадима Межуева, Зиновьев выиграл конкурс на лучшее определение материи: «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях Богом». Зиновьев с иронией вспоминал, как «косноязычный маразматик Бугаев» с первых классов внушал ученикам превосходство над всей прежней философией; Другой объект насмешек Белецкий указал через окно на «объективную истину» – Кремль. Исключение составил историк философии. Валентин Асмус , с которым Зиновьева всю жизнь связывали теплые отношения.

Ближайшим другом не слишком сентиментального Зиновьева был Карл Кантор. Дружба с Эвальдом Ильенковым, учившимся на старшем курсе, скорее представляла собой соперничество: оба были интеллектуальными лидерами студенческих компаний (теоретические беседы часто проводились в закусочных), к которым позже добавились Борис Грушин , Мераб Мамардашвили , Георгий Щедровицкий , Александр Пятигорский , Лен Карпинский, Юрий Карякин, Юрий Левада . По воспоминаниям Пятигорского, Зиновьев «стал для меня на факультете всем». Как писал Карл Кантор, у Зиновьева не было конкретного предмета, он учил критическому взгляду на догматизм марксистско-ленинской учебной программы, рассматривал привычные темы с новой, зачастую неожиданной стороны. Его склонность к самостоятельному мышлению привлекала как студентов, так и аспирантов, иногда даже преподавателей, в том числе и Асмус. Карл Кантор вспоминал:

...он сказал мне в 1948 году, что Энгельс был первым вульгаризатором марксизма. Я ответил: «Саша, побоись бога, как так? Энгельс сделал то, то...». «Все это правильно, — продолжал он, — но вы читаете «Диалектику природы», — это полнейшая чепуха, вся диалектика природы выдумана, найдете ли вы что-нибудь подобное у Маркса?». Это воспоминание об одном моменте такого критического удара по сознанию, в отличие от сказанного. Он презирал работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», называл ее «Мцизм-Мцизм». «А вы пробовали, — спрашивает он меня, — читать когда-нибудь Маха и Авенариуса ?» Я говорю – «Я не пробовал». Он говорит: "Попробуйте. Они на десять голов выше Ленина, который их критикует. Он критикует Богданова . Вы читали Богданова?" и т. д.

В повседневной жизни Зиновьев не скрывал антисталинских взглядов, открыто и последовательно осуждая, например, антисемитскую кампанию . Как вспоминал Александр Пятигорский, Зиновьев «ничего не боялся»; он был одним из немногих, кто продолжал общаться с Карлом Кантором в разгар борьбы с космополитизмом, демонстративно отпуская «антисемитские» шутки в адрес своего друга. Георгий Щедровицкий вспоминал, что Зиновьев ненавидел советский социализм, в котором социалистические принципы накладывались на архаичные социальные структуры (массовый кабальный труд и лагеря ), но который соответствовал национальному характеру и культурным традициям. Пессимизм усиливался тем, что социализм рассматривался как неизбежное и безальтернативное будущее человечества. В будущем обществе Зиновьев не видел себе места, так как не причислял себя ни к какому классу и считал, что чудом выжил. Константин Крылов, комментируя воспоминания Щедровицкого, относил Зиновьева к жертвам русской революции и противопоставлял его в этом смысле Щедровицкому, который признавал, что его личные перспективы более оптимистичны в силу социального положения.

На третьем курсе Зиновьев заинтересовался логикой « Капитала» , Маркс посвятил себя диплому. Окончив в 1951 году с отличием университет, он поступил в аспирантуру. В «Капитале» Зиновьева интересовала логическая структура, а не экономическое или политическое описание капитализма; в диссертации рассматривались логические приемы, использованные Марксом. В советской догме предмет исследований Зиновьева, как и аналогичных исследований Ильенкова, назывался « диалектической логикой ». Поворот Зиновьева и Ильенкова к изучению теоретического мышления и методологии Владислав Лекторский связывает с убеждением, что строгое знание способно повлиять на бюрократический «реальный социализм» и реформировать советскую систему. По мнению Павла Фокина, обращение к логике было актом самосохранения в условиях советской действительности, нежелания заниматься идеологической пропагандой в рамках исторического материализма – логика находилась вне партийных или классовых интересов.

В 1952 году Зиновьев и его ученики Грушин, Мамардашвили и Щедровицкий основали Московский логический кружок. Участники попытались разработать так называемую «генетически значимую» логику – альтернативу как полуофициальной диалектической логике, так и формальной логике. Деятельность кружка проходила на фоне возрождения атмосферы на философском факультете после смерти Сталина. В начале 1954 года состоялась дискуссия «Разногласия по вопросам логики», которая выделила из кружка «диалектиков», формальных логиков и «еретиков» — так называемых «станковистов». В другой дискуссии Зиновьев произнес известную фразу о том, что «раньше буржуазные философы объясняли мир, а теперь советские философы этого не делают», что вызвало аплодисменты аудитории. После обсуждений члены группы были вызваны в Комитет государственной безопасности , но репрессий не последовало. Зиновьева к.т.н. диссертация «Метод восхождения от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» Карла Маркса») была дважды «завалена» на Ученом совете факультета, защититься удалось с третьего раза, уже в высшей аттестации Комиссия, в сентябре 1954 года. Противодействие «стариков» было уравновешено поддержкой министра культуры академика Георгия Александрова, которую ему удалось добиться через Карла Кантора. Оппонентами были Теодор Ойзерман и Павел Копнин, защиту Зиновьева поддержали аспиранты Мамардашвили и Грушин, а также Щедровицкий. Текст диссертации впоследствии был распространен в многочисленных переизданиях в самиздате и опубликован лишь в 2002 году. Перипетии тех событий Зиновьев гротескно описал в романе «Накануне рая».

В 1951 году Зиновьев женился, в 1954 году у него родилась дочь Тамара, через год пара получила небольшую комнату в коммунальной квартире. Брак был частично расчетным (Тамара Филатьева была дочерью сотрудника НКВД), частично по любви, но семейная жизнь не сложилась – у каждого были свои профессиональные интересы, и недопонимание нарастало. Положение усугублялось продолжающимся пьянством Зиновьева.

Карьерный взлет: наука и педагогика (1955–1968).

Зиновьев постепенно потерял интерес к логическому кружку, где на роль руководителя перешел Щедровицкий. У Зиновьева были свои амбиции, его не устраивал «колхозный» и «партийный» образцовый кружок (по Павлу Фокину). В 1955 году он получил должность младшего научного сотрудника Института философии АН СССР (сектор диалектического материализма ), где чувствовал себя комфортно. Институт был прежде всего идеологическим учреждением с жесткими порядками, но определенное оживление (по описанию Владислава Лекторского) философской мысли в 1950-е годы позволило заниматься наукой, в том числе и в области логики, что признавал Зиновьев. Во второй половине 1950-х годов произошло становление логической науки. издавались учебники, сборники, коллективные монографии, проводились методические семинары. Зиновьев активно занимался научной работой, но первые статьи были отвергнуты на секторальных собраниях, что, по мнению Павла Фокина, было отголоском истории с репрессированным тогда Ильенковым. Товарищи по группе (Мамардашвили и др.) рассматривали выбор математической логики в качестве академической карьеры как отход от борьбы в сторону безопасности и благополучия; Ученик Зиновьева Юрий Солодухин обратил внимание на его разочарование в спекулятивной природе марксизма.

Первые публикации состоялись в 1957 году, год спустя одна из статей вышла на чешском языке. За пятнадцать лет (1960–1975) Зиновьев опубликовал ряд монографий и множество статей по неклассической логике . Научная карьера развивалась стремительно: в 1960 году Зиновьев стал старшим научным сотрудником, в ноябре 1962 года единогласным решением Ученого совета Института философии АН СССР получил докторскую степень за исследование «Логика утверждения и теория вывода». Противниками защиты были Валентин Асмус, Софья Яновская и Игорь Нарский. В 1958–1960 читал спецкурс «Философские проблемы естествознания» в Московском физико-техническом институте , с 1961 года – спецкурс в МГУ (философский факультет). В 1966 году получил звание профессора, в 1967–1968 годах по совместительству заведовал кафедрой логики философского факультета МГУ. В 1968 году вошел в состав редколлегии журнала. Проблемы философии , год спустя — на Учёном совете по проблемам диалектического материализма Института философии АН СССР. К середине 1970-х годов его работы были опубликованы на английском, немецком, итальянском и польском языках. Зиновьев занимался логикой не просто как научной дисциплиной, а пересматривал ее основы в рамках создания новой области интеллектуальной деятельности. По словам Константина Крылова, он пережил временный этап создания «общей теории всего», который, однако, быстро прошел. Отмечается, что в логических исследованиях Зиновьев был явно тщеславен, что привело к неосторожным шагам и конфузам: например, он настойчиво публиковал доказательства недоказуемости Ферма в рамках построенной им логической системы.

В МГУ Зиновьев сформировал группу последователей из отечественных и зарубежных студентов и аспирантов. Слушатели вспоминали, что Зиновьев впечатлял своей эрудицией, его занятия были не «лекциями на бумаге», а импровизациями на заданную тему, предлагающими системное видение проблемы, динамичный творческий поиск. По воспоминаниям физика Петра Барашева, учившегося в МФТИ, Зиновьева заставляли читать оригиналы первоисточников, оценивать каждый использованный текст, искать не только сильные, но и слабые стороны научных работает. Он достаточно резко и эмоционально критиковал своих предшественников и оппонентов, но к студентам относился тепло, видя в них единомышленников, общался неформально, водил их на выставки, в кино, в кафе. Слушатель Зиновьева Валерий Родс вспоминал:

Он не договаривал практически никаких фраз. Мысль его носилась с такой скоростью, что слова не успевали... Для лектора это недопустимо... Написал лекцию слово в слово, пришел домой – сам никогда не поймешь. Никаких предикатов. То, что говорит о том, что это влияет.

Успешная карьера была омрачена тем, что Зиновьев фактически был «невыезден», хотя ученого неоднократно приглашали на зарубежные мероприятия. Его кандидатура для международных поездок обычно рассматривалась на разных этапах, начиная с 1961 года, когда ему не дали визу в Польшу. Научная работа не мешала наблюдать и анализировать социальную реальность, прежде всего на примере Института философии, а также заниматься этическими поисками, самоанализом и саморефлексией. В первой половине 1960-х годов он сформулировал этическую позицию о полной независимости своей личности от общества. Примерно к 1963 году удалось преодолеть алкогольную зависимость, продолжавшуюся на протяжении всех послевоенных лет; в том же году он развелся. В 1965 году он познакомился со стенографисткой Ольгой Сорокиной, которая была на 23 года моложе, через четыре года они поженились. Ольга Мироновна стала его верной соратницей на всю жизнь; Зиновьев часто говорил о ее неоценимой помощи и поддержке. Дочери Полина (1971 г.р.) и Ксения (1990 г.р.) родились в браке. В 1967 году Зиновьева не отпустили на международный конгресс по логике в Амстердаме, хотя он был включен в официальный состав советской делегации. Многолетнее участие в философских «собраниях...», на которых он высказывался с отрицательными взглядами на некоторые вопросы теории марксизма-ленинизма (аналитическая записка Комитета государственной безопасности) и контакты с американскими логиками в 1960 году, по данным Комитета для госбезопасности, который работал на Американская разведка возымела свое действие. Органы ограничились разговором (Зиновьев настаивал, что общение с американцами преследовало исключительно профессиональные цели), закончившимся курьезом: узнав, что он снимает комнату, ему дали однокомнатную квартиру на улице Вавилова. В начале 1970-х, совершив обмен, Зиновьевы переехали в четырехкомнатную квартиру, у него появился собственный кабинет. Позже Зиновьев заметил: «Улучшение условий жизни сыграло огромную роль в росте оппозиции и бунтарских настроений в стране».

Диссидент Зиновьев. «Зияющие высоты»

В научной и педагогической деятельности Зиновьев открыто игнорировал официальную идеологию, в конце 1960-х годов его положение в научной среде ухудшилось. Как пишет Павел Фокин, он отклонил предложение вице-президента Академии наук Советского Союза Петра Федосеева написать «марксистско-ленинскую» статью для журнала «Коммунист» , хотя ему обещали собственную кафедру и выборность. в качестве члена-корреспондента . Ученый находился в конфликте с представителями «либерального» крыла советской интеллигенции, и, как полагают биографы, их отношение к Зиновьеву было хуже, чем у ортодоксальных коммунистов. В «либеральном» составе редколлегии журнала « Проблемы философии» (Мераб Мамардашвили, Бонифатий Кедров , Теодор Ойзерман, Юрий Замошкин, Владислав Келле) заняли крайне резкую позицию по качеству рецензируемых работ, возмутившись наездом авторов над Леонидом Брежневым ; Зиновьев отметил» (рус. б. с. к. , латинизированный : bsk )» – «(рус.: бред сивой кобылы , латинизировано : Бред серой кобылы – Чушь )» – к текстам, которые не могли быть подвергнуты критике. После приостановки своих публикаций Зиновьев покинул редакцию. Осенью В 1968 году его уволили с должности заведующего кафедрой логики МГУ. Он открыто подружился с известным диссидентом Александром Есениным-Вольпиным , приглашая его на семинары по логике, и с Эрнстом Неизвестным , у которого он часто появлялся. посетил. Он продолжил научную деятельность, готовя аспирантов. В 1973 г. его не переизбрали в Ученый совет института, через год ему не разрешили выступить на Всесоюзном симпозиуме по теории логического вывода; им не разрешили выезжать за границу, в частности, в Финляндию и Канаду; возникли проблемы с его аспирантами. В то же время Зиновьев был избран иностранным членом Финской академии наук (1974 г.) после визита в Советский Союз. знаменитый финский логик Георг фон Райт . Зиновьев гордился этим фактом, финская логика имела высокий научный авторитет.

После пражских событий у Зиновьева возникла идея сатирической книги о советской действительности. Книга под названием «Зияющие высоты» выросла из серии статей, написанных в начале 1970-х годов; среди них – очерк об Эрнсте Неизвестном, посвященный судьбам таланта в обществе. Потом он начал рисовать. Статьи пересылались на Запад, они публиковались в Польше и Чехословакии, неподписанные статьи распространялись в самиздате. Основная часть книги была конспиративно написана на съемной даче в Переделкино летом 1974 года и закончена к началу 1975 года. Зиновьев писал чисто, роль корректора и редактора выполняла жена. С помощью знакомых рукопись (почти тысяча машинописных страниц) была отправлена ​​во Францию. Зиновьев не рассчитывал на быструю публикацию, по разным причинам все русскоязычные издательства отвергли рукопись. Издателем был Владимир Дмитриевич, серб, популяризировавший русскую литературу среди франкоязычного читателя; он случайно увидел рукопись, и она ему очень понравилась. Незадолго до публикации после очередного отказа от поездки за границу (логический коллоквиум в Финляндии) в июне 1976 года Зиновьев пошел на открытый конфликт с властями. Он пригласил западных журналистов к себе домой и выступил с заявлением протеста, а затем сдал партбилет в Институт философии. Смена сопровождалась комичными обстоятельствами: секретарь партии, будучи идейным коммунистом, пытался отговорить Зиновьева от его шага, отказавшись принять партбилет. Выведя Зиновьева из кабинета, он заперся и несколько раз просунул документ под дверь.

«Зияющие высоты» представляли собой острую сатиру на советский образ жизни. В августе 1976 года книга вышла на русском языке в лозаннском издательстве Дмитриевича «L'Âge d'homme». Публикация сопровождалась освещением по радио, книгу рекламировал писатель-эмигрант Владимир Максимов . «Зияющие высоты» имели успех у западного читателя, роман был переведен на два десятка языков. Отзывы рецензентов в разных странах были в целом положительными, иногда даже восторженными, роман получил несколько наград, в частности европейскую премию Шарля Вейона за эссе. Книга рассматривалась как литературное событие, вырванное из советского контекста. Зиновьева называли наследником сатирической традиции — от Аристофана и Апулея через Франсуа Рабле и Джонатана Свифта до Салтыкова-Щедрина, Анатоля Франса , Франца Кафки и Джорджа Оруэлла . Среди диссидентов реакция была более неоднородной, были и отрицательные мнения, например, среди Андрея Сахарова , назвавшего книгу декадентской, или Александра Солженицына . В Советском Союзе книгу сразу объявили антисоветской, ее чтение приравняли к антисоветской деятельности; «Зияющие высоты» активно распространялись в самиздате. Как вспоминал Лев Митрохин, несмотря на недостатки, книга произвела сильное впечатление "авторской изобретательностью, образностью, точностью социального диагноза и жестоким черным юмором". Многие интеллектуалы, например, высмеивали роман Мамардашвили, считали книгу клеветой или даже доносом.

Последняя клевета [роман «Светлое будущее»] содержит крайне циничные клеветнические измышления о советской действительности, теории и практике коммунистического строительства, оскорбительные выпады в адрес Владимира Ленина, нашей партии и ее руководства. Советское зиновьевское общество клеветнически изображает его как «образец коммунизма с колючей проволокой... в четыре ряда». Особо грубым оскорблениям автор подвергает советских людей: «Наша норма — самые отвратительные качества человеческой натуры... и вся эта грязь прикрыта самой грандиозной и самой лживой идеологией».

— Из записки Комитета государственной безопасности Советского Союза № 1311-А «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Александра Зиновьева»

2 декабря 1976 года он был исключен из КПСС на общеинститутском партийном собрании (Зиновьев на него не явился), а затем лишен научных званий за «антипатриотические действия, несовместимые со званием Советский учёный» и уволен из Института философии. В начале 1977 года решением Президиума Верховного Совета СССР Зиновьев был лишен всех государственных наград, в том числе военных, и ученых степеней. Его даже исключили из Философского общества, членом которого он не был. Пострадали и родственники: сын Валерий и дочь Тамара лишились работы; Брат Василий, военный юрист в звании подполковника, отказался публично осудить брата, за что был уволен из армии и выслан из Москвы. Зиновьев остался без средств к существованию, он продавал книги и альбомы из домашней коллекции, нелегально редактировал научные тексты, иногда материально помогали доброжелатели, например Петр Капица . С Зиновьевым активно беседовали многочисленные диссиденты и иностранные журналисты (Раиса Лерт, Софья Калистратова , Рой Медведев , Питер Абовин-Эгидес, Владимир Войнович и другие). Как говорится в записке Комитета государственной безопасности ЦК КПСС за подписью Юрия Андропова , Зиновьев принимал на родине «антисоветски настроенных лиц» и «ренегатов», обсуждались «антисоветские действия», давал «клеветнические сведения» корреспондентам капиталистических стран, чтобы «привлечь внимание к своей персоне». Зиновьев продолжал писать, вскоре закончив повесть «Записки ночного сторожа», роман «Накануне рая» и повесть «Светлое будущее», изданные в Швейцарии в начале 1978 года.

В эмиграции: против «настоящего коммунизма»

Роман «Светлое будущее» содержал личные оскорбления в адрес Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева. В июне 1978 года по предложению Комитета государственной безопасности Политбюро ЦК КПСС приняло достаточно мягкое решение о высылке Зиновьева за границу. Согласно ноте КГБ, уголовное преследование приведет к помещению в психиатрическую лечебницу (Зиновьев характеризовался как «психически неуравновешенный» бывший алкоголик, страдающий «манией величия»), что считалось нецелесообразным из-за кампании против советской власти. психиатрия на Западе. Зиновьев получил приглашения от университетов Европы и США, в частности, от президента Мюнхенского университета философа Николауса Лобковица, знавшего его логические труды. Зиновьева поддержали федеральный канцлер Австрии Бруно Крайский и министр иностранных дел Германии Ханс-Дитрих Геншер , затронувшие его судьбу на встрече с Леонидом Брежневым. 6 августа 1978 года Зиновьев с женой и семилетней дочерью уехал в Германию. На первой пресс-конференции в Мюнхене, которая привлекла большое внимание прессы, Зиновьев заявил, что не чувствует себя «жертвой режима», но считает режим своей жертвой. Он дистанцировался от правозащитного и диссидентского движения и критически оценил возможности демократизации в Советском Союзе. Вскоре после этих заявлений был издан указ Президиума Верховного Совета Советского Союза о лишении Зиновьева советского гражданства.

С августа 1978 по июль 1999 года жил с семьей в Мюнхене, подрабатывал литературной деятельностью и лекциями, не имея постоянного места работы. Некоторое время он преподавал логику в Мюнхенском университете; его присутствие в качестве лектора носит скорее политический характер. После «Светлого будущего» ( премия Медичи за лучшую иностранную книгу года во Франции) в течение нескольких лет выходят «научно-литературные» романы и повести «Записки ночного сторожа», «Накануне рая», «Желтый дом». были изданы «Homo советикус», «Идите на Голгату», «Крылья нашей юности» и другие. Теоретические размышления о советском обществе составили книгу «Коммунизм как реальность» ( Премия Алексиса де Токвиля за гуманизм ). Зиновьев работал ежедневно, писал почти без черновиков. Фрагменты текста продумывались заранее, часто во время прогулок, лекций или бесед. По его собственному признанию, работал он с перебоями, но непрерывно. На каждую книгу было опубликовано по десятку рецензий во Франции, Германии и Италии, книги были хорошо приняты западными читателями, с которыми Зиновьев часто встречался. В 1980 году он признался, что не ожидал встретить на Западе столь вдумчивого и понимающего читателя. Книги издавались на многих европейских языках, в Японии и США, где в 1979 году вышли «Зияющие высоты». Помимо литературных премий, он получил общественные награды: был избран членом Римская академия наук , Баварская академия изящных искусств . В 1984 году состоялся документальный фильм «Александр Зиновьев. Размышления писателя в изгнании», в Мюнхене состоялась выставка его картин и карикатур. В 1986 году в Лондоне прошла конференция, посвященная его творчеству.

В первой половине 1980-х годов Зиновьев вел активную общественную деятельность, пользовался большой популярностью в средствах массовой информации, особенно во Франции, Германии и Италии. Он был чуть ли не главным ньюсмейкером русской эмиграции. Издания его книг в разных странах выходили ежеквартально, Зиновьев участвовал в докладах, посещал различные съезды и симпозиумы, где выступал с докладами, участвовал в беседах, давал интервью. Eduard Limonov recalled:

Когда я поселился во Франции в 1980 году, он был в зените славы. Его приглашали на телевидение, чтобы он прокомментировал любое событие в России, любой чих, не говоря уже о смерти генсеков.

Многочисленные выступления и публицистические статьи составили сборники «Мы и Запад», «Без иллюзий», «Ни свобода, ни равенство, ни братство». Зиновьев отстаивал свое понимание советского строя, много писал о соотношении капитализма и коммунизма, Запада и Востока. Он критиковал Запад за недооценку коммунистической угрозы из-за непонимания природы советского общества. Запад оценивал советскую систему по своим критериям, однако Зиновьев утверждал, что западная демократия и коммунизм совершенно разные вещи. Он отрицал роль личных качеств советских руководителей, считая их «социальными символами». и призвал Запад не прислушиваться к их обещаниям. В 1983 году в своем докладе «Марксистская идеология и религия» на симпозиуме в Вене он утверждал, что «духовное возрождение» в Советском Союзе не затронет официальную идеологию, а политика Андропова не приведет к реформам или социальному протесту. Год спустя в серии представительных мероприятий, посвященных роману Оруэлла 1984 года , он резко раскритиковал адекватность описания в книге коммунистического общества. С его точки зрения, книга не была научным предсказанием, а отражала страх современников Оруэлла перед воображаемым коммунизмом.

В эмиграции Зиновьев чувствовал себя одиноким, несмотря на свою популярность, динамичную жизнь и относительный комфорт – он жил в трехкомнатной квартире на самой окраине Мюнхена, его заработки по европейским меркам были довольно скромными. Зиновьев старался избегать эмигрантской среды, близкие отношения сложились только с Владимиром Максимовым; Европейские интеллектуалы дружили с Фридрихом Дюрренматтом . Проблемой был и языковой барьер – Зиновьев владел профессиональной лексикой, но в целом плохо знал немецкий язык, говорил в основном по-английски. Выражением одиночества стала картина маслом «Автопортрет», по мнению Павла Фокина, изображение страдания, боли, правды и безысходности. В эссе «Почему я никогда не вернусь в Советский Союз» (1984) ностальгия и желание вернуться в Россию сочетались с осознанием того, что «возвращаться некуда, возвращаться незачем, некому». вернуться»; в 1988 году в интервью радио «Свобода » он заявил, что считает свою эмиграцию наказанием, а его принципом было «всегда писать правду и только правду». По словам Жоржа Нивы, у Зиновьева возникла ностальгия по коллективистскому коммунизму, он парадоксальным образом превратился из обвинителя коммунизма в его апологета, что и проявилось в романе «Крылья нашей молодости». В книге, как и в ряде выступлений, Зиновьев утверждал, что после 1953 года он перестал быть антисталинистом, поскольку понимал, что сталинизм возник «снизу» и не является продуктом Сталина.

Катастройка и 1990-е годы

Зиновьев воспринял перестройку резко отрицательно, назвав ее «Катастройкой». Михаила Горбачева и его соратников описывали как демагогов, лицемеров, циничных карьеристов и «ничтожников», не имевших научного понимания природы советского коммунизма. С 1985 года в многочисленных статьях и выступлениях он утверждал, что общественный строй в Советском Союзе не изменится, перестройку он считал бюрократической формальностью, а ее инициативы – от гласности до антиалкогольной кампании – проявлением неспособности руководства адекватно оценить реальные проблемы. С его точки зрения, «революция сверху», осуществленная при поддержке безразличных к судьбе простых советских людей Запада, могла привести только к катастрофе. Эта «нападка на Горбачева» вызвала негативную реакцию со стороны большинства интеллектуалов Запада, приветствовавших перестройку. Взгляды Зиновьева объяснялись эксцентричностью, возмутительностью, даже безумием. Спорные статьи и интервью составили сборник «Горбачевщина»; В книге «Катастройка» (1989) описан провинциальный «партийный город», где чиновники, движимые корыстными интересами, имитируют проведение реформ. В 1987 и 1989 годах Зиновьев дважды посетил Чили; во время второй поездки его принял Аугусто Пиночет . Провёл лекционный тур по США и серию успешных творческих вечеров в Израиле. Внимание прессы привлекла выставка рисунков «Аллегра Русиа» («Веселье России») на тему советского пьянства, проходившая в Милане в 1989 году. Проект представлял собой «концептуальный социологический комикс» (по выражению Павла Фокина). ). По предложению французских издателей написал мемуары под названием «Исповедь изгоя». В книге соединились биографические воспоминания и социологические и философские размышления.

Как критик Горбачева и перестройки Зиновьева, в марте 1990 года его пригласили на дебаты на французском телеканале с «опальным» Борисом Ельциным , тогда малоизвестным в Европе народным депутатом Советского Союза. Зиновьев раскритиковал стремление Ельцина «ускорить» перестройку, заявил, что видит в нем характер своих книг, и назвал его обещания об отмене привилегий демагогическими и невыполненными. Павел Фокин отметил, что Зиновьев в своих оценках гиперболизировал политическую роль Горбачева в Советском Союзе, не обращая внимания на фигуру Ельцина. После дебатов в насыщенной политическими событиями Москве возник интерес к Зиновьеву, а его статьи и интервью стали появляться в советской прессе. 1 июля 1990 года указом президента Советского Союза Зиновьеву было восстановлено советское гражданство, на что он отнесся без энтузиазма, пояснив, что для него важно издание своих книг. В 1990 году в Советском Союзе тиражом 250 тысяч экземпляров были выпущены «Зияющие высоты», в 1991 году — романы «Homo Soveticus», «Para Bellum» и «Идите на Голгату» (в журнале «Смена»); при этом ВАК восстановил ему ученые степени.

В статье «Я хочу рассказать вам о Западе», опубликованной в «Комсомольской правде» (1990), Зиновьев с презрением отзывался о «храбрых людях», которые «плюют на все советское», но дистанцировались от защитников советской истории; он раскритиковал идеализацию образа Запада, утверждая, что западные представления о рынке, демократии, многопартийной системе неадекватны советским условиям и даже деструктивны. В ответ на полемическую статью Марка Захарова под названием «Вернись, приятель!» автор саркастически предложил Зиновьеву покинуть мир «толстосумов и эксплуататоров» и вернуться с «злого Запада» в Советский Союз. В статье обозначены темы многочисленных выступлений Зиновьева в 1990-е годы, преимущественно в оппозиционной ельцинскому режиму в российской прессе, а также его критический анализ современного Запада и процессов глобализации в книгах «Запад», «Глобальные права человека». и «На пути к суперобществу».

В конфликте «демократов» с «красно-коричневыми» он занял позицию защитника советского коммунизма, назвав советский период вершиной российской истории. Поражение ГКЧП Зиновьев назвал исторической трагедией и негативно оценил распад Советского Союза ; О Ельцине и российских реформаторах он неоднократно высказывался пренебрежительно, употреблял крайне резкие выражения («идиоты», «подонки», «кретины», «элициноиды» и т. д.), требуя карательных мер против них. На вручении в Риме итальянской литературной премии «Тевере» в 1992 году он отрицал возможность успеха российских реформ, считая, что они приведут лишь к катастрофе. При этом он назвал Сталина единственным великим политиком в истории России, что, как отмечает Константин Крылов, было вовсе не похвалой, а шокировало общественность. В нескольких выступлениях он утверждал, что Россия никогда не станет западной страной; называл российский режим «колониальной демократией», а вестернизацию – особой формой колонизации, направленной на разгром и дезинтеграцию России в интересах Запада. После очередного интервью (1994 г.) в газете «Завтра», где Зиновьев открыто призывал к свержению антинародного режима «предателей и коллаборационистов», против его интервьюера Владимира Бондаренко было возбуждено уголовное дело. Зиновьеву пришлось объяснять, что его слова выражают позицию ученого, а не политика.

Возвращение в Россию и последние годы

С середины 1990-х годов Зиновьев стал чаще бывать на родине, у него появились сторонники и последователи, с которыми он охотно общался. В 1996 году он признался, что не собирается возвращаться в "враждебную" Россию, несмотря на выход в свет его книг ("Сплетни", "Русский эксперимент" и др.). Он считал, что его «бойкотируют» в России, как, впрочем, и на Западе, где ему с трудом удается публиковаться. Тем не менее, во Франции, в издательстве «Плон» в 1996 году вышел «Вест», два года спустя в Италии стал бестселлером «Глобальный Хьюмант-Хилл». Как пишет Павел Фокин, переломным моментом стала осень 1997 года, когда он несколько раз посетил Россию. Зиновьев представлял «Global Humant Hill» в Москве и провел ряд встреч с Сергеем Бабуриным , Николаем Рыжковым и Геннадием Зюгановым . Зиновьев призвал проголосовать за лидера коммунистов на президентских выборах 1996 года , считая КПРФ одной из немногих позитивных политических сил в стране. хотя его позиция была более радикальной, чем позиция парламентской коммунистической оппозиции. 75-летие Зиновьева отмечали в Президиуме Академии наук и в Институте философии; он посетил родную Костромскую область, а в 1998 году совершил ряд поездок по России и СНГ. 30 июня 1999 года семья Зиновьевых вернулась в Москву. Через несколько дней его приняли профессором МГУ (кафедра этики философского факультета) и Литературного института имени Максима Горького . В конце года по предложению Бабурина он согласился участвовать в выборах в Думу по списку Российского общенародного союза , но не был зарегистрирован.

На решение вернуться повлияли бомбардировки Югославии , которые Зиновьев неоднократно осуждал. Он считал, что война на Балканах ведется против Европы, что означает ее деградацию и знаменует приход нового, постдемократического и посткоммунистического тоталитаризма . В последнем западном интервью «Почему я возвращаюсь в Россию», опубликованном в « Ле Монд », Зиновьев констатировал катастрофические изменения на Западе и в России, капитуляцию Европы перед американизацией и глобализацией, предательство ее идеалов (демократии, свободы речь, моральные ценности и др.). Он заявил, что, вернувшись в Россию, он остается приверженцем подлинных европейских ценностей. Слободан Милошевич (философ, встретившийся с ним в 1999 году), как и Муаммар Каддафи , символизировал для Зиновьева вызов и сопротивление глобализации, а неповиновение Америке вызывало у него восхищение и уважение.

Автограф Александра Зиновьева (1995 г.)

Зиновьев положительно отзывался о Владимире Путине , возлагал на него большие надежды, считая его приход к власти первым шансом страны после 1985 года выйти из тупика и противостоять вестернизации и колонизации. Однако он довольно быстро пересмотрел оптимистические оценки, отметив в конце 2000 года, что Россия продолжает терять позиции, хотя и не причислил Путина к "предателю". В 2002 году он писал, что Путин, имея народную поддержку, не использовал исторический шанс, отказавшись пересмотреть итоги приватизации и национализировать финансы и энергетику; Зиновьев пришел к выводу, что историческая роль Путина заключалась в легитимизации последствий ельцинского переворота. В 2006 году, незадолго до своей смерти, он заявил, что России как суверенного государства и единого целого больше не существует, страна представляет собой имитацию («кажущуюся»), искусственное, хрупкое образование, связанное топливно-энергетическим комплексом: «Россия как мощная энергетическая держава – это идеологический миф о бесперспективности России. Само сужение экономического прогресса до «трубы» является индикатором исторической обреченности».

По возвращении он продолжил активную писательскую и общественную деятельность: редактировал издания своих книг, комментировал политические события, выступал на круглых столах и конференциях, давал интервью различным изданиям — от «Завтра» до «Комсомольской правды». В 2000 г. издательством «Центрполиграф» выпущено 5 томов собрания сочинений; Режиссер Виктор Васильев снял документальный фильм «Я суверенное государство», который не вышел на экраны. В 2002 году, к юбилею Зиновьева, под эгидой философского факультета МГУ был издан альманах «Феномен Зиновьева». Последним его романом стала «Русская трагедия» (2002). Вокруг Зиновьева стали собираться студенты, и возник семинар. По предложению ректора Московского гуманитарного университета Игоря Ильинского была организована Школа Александра Зиновьева, где он читал курс логической социологии, опубликованный в Интернете и опубликованный в качестве пособия. Студенты создали сайт «Зиновьев.ру».

В последние годы Зиновьев был убежден, что защищает сторону проигравших, и что Россия обречена. Он никогда не присоединялся ни к какому движению, хотя националисты пытались вовлечь его в свои ряды. Он сохранял радикальную риторику, учитывая безразличие и оппортунизм большинства населения; и придавал значение любому протесту и сопротивлению, выступая, например, в поддержку Эдуарда Лимонова. Он увлекся антинаучной теорией Анатолия Фоменко и написал предисловие к его книге. « Новая хронология» была созвучна мыслям Зиновьева о современной фальсификации советской истории, ему импонировала ее смелость и оригинальность. По мнению Максима Кантора , своеобразное пророческое тщеславие привело Зиновьева к крайней распущенности. Он хотел быть услышанным и стремился использовать любую трибуну и аудиторию, любые средства и союзников, включая «безумную теорию» Фоменко. Максим Кантор так описывает противоречия Зиновьева:

Он боролся до конца за самое главное, что делает жизнь достойной – за свободу. И если он выбрал такой инструмент – наверное, тут тоже была странная логика. Он знал: вокруг никого, он ни на что не надеялся. Вот хитрый патриот, растекается нефтяная улыбка, мелькают какие-то деятели из администрации президента, какие-то парламентарии жмут руки. Других нет, не на что надеяться. Но вам придется бороться. Его вдруг охватил энтузиазм: «Я буду издавать журнал «Точки роста» – отсюда Россия возродится!». И тут он сдался: какая Россия? Эти воры?

Александр Зиновьев скончался 10 мая 2006 года от опухоли головного мозга. По словам Максима Кантора, в последнем разговоре он обсуждал дегуманизацию европейской культуры, утверждая, что только возрождение гуманизма может спасти Россию. Согласно завещанию, его кремировали, прах развеяли с вертолета над Чухломским районом, где родился и вырос Зиновьев, на этом месте установили валун. В память о заслугах перед русской культурой в Москве была воздвигнута символическая могила- кенотаф на Новодевичьем кладбище . Посмертно Зиновьеву было присвоено звание «Почетный гражданин Костромской области». В 2009 году памятник Зиновьеву установлен в Костроме, на территории Костромского государственного университета имени Николая Некрасова (скульптор Андрей Ковальчук ). В 2016 году, накануне 95-летия Зиновьева, в его честь был назван новый вид бабочек – «Веерное крыло Зиновьева» (Alucita zinovievi).

Могила-кенотаф Зиновьева на Новодевичьем кладбище Москвы.

Философская мысль

«Новейший философский словарь» выделяет три периода в творчестве Зиновьева. Первый, «академический», период (1957–1977) – от первых публикаций научных трудов до издания «Зияющих высот» и изгнания из Советского Союза: работы по логике и методологии науки. Второй период (1978–1985) представлял собой исследование, описание и критику «настоящего коммунизма» в различных жанрах: публицистике, социальной сатире и социологическом эссе. Третий период, после начала перестройки, был периодом критики краха советской системы и критики современного западного общества. Британские ученые Майкл Кирквуд отметили первый период (1960–1972 гг.); антикоммунистический период «социологических романов» (1976–1986), «горбачевско-ельцинский» постепенный переход от антикоммунизма к критике Запада (1986–1991), постсоветский период анализа современной России, критика Запада и глобализации (1991–2006).

Логика

В 1950-е годы Зиновьев изложил общие принципы программы «смысловой логики». Формально, находясь в рамках советской «диалектической логики», он ограничил применимость анализа «Капитала» Маркса особым видом объектов (исторических или социальных), представляющих собой «органическое целое» со сложной функциональной структурой. . В его версии диалектика оказалась «методом изучения сложных систем эмпирических отношений». Субстантивная логика претендовала на выражение как лингвистического аспекта (формальной логики), так и логико-онтологического, а также процессуального; рассматривал мышление как историческую деятельность; подтвердил статус логики как эмпирической науки, материалом которой являются научные тексты, а предметом – приемы мышления; рассматривал инструментальную функцию логики для научного мышления. В 1959 году Зиновьев посчитал свою концепцию противоречивой, сделав выбор в пользу математической логики.

В монографии «Философские проблемы многозначной логики» (1960) Зиновьев рассмотрел почти все многозначные логические системы , проанализировал место, основные результаты и применимость многозначной логики в логике и методологии науки. В последующих работах он разработал собственную концепцию логики, которую назвал «сложной логикой». Проблема логики, по мнению Зиновьева, заключалась не в формальном математическом исчислении, а в разработке «способов рассуждения, доказательства, методов научного познания». Зиновьев стремился, во-первых, преодолеть классическую и интуиционистскую версии логики и, во-вторых, расширить поле логических исследований на основе методологии эмпирических наук. Предметом логики является язык, она не открывает, а изобретает определенные правила языка — логические правила — и вводит их в языковую практику как искусственные средства систематизации. Этот прескриптивистский подход близок позднему Витгенштейну . Зиновьев настаивал на универсальности логики, утверждая независимость логических правил от эмпирических областей их применения. Он отрицал онтологический статус таких понятий, как точка или ноль, считая их инструментами познания; его подход в западной литературе характеризовался как логический номинализм . Ученик Зиновьева, немецкий логик Хорст Вессель, отмечал, что его логика основана на синтаксисе , а не на семантике.

Зиновьев исследовал ряд вопросов неклассической логики — от общей теории знаков до логического анализа движения, причинности, пространства и времени. В «Философских проблемах многозначной логики» многозначная логика рассматривалась как обобщение, а не отмена классической двузначной логики, хотя Зиновьев пришел к выводу, что появление многозначной логики «нанесло удар» по априорной классической логике. Позднее Зиновьев разработал общую теорию последовательности (теорию вывода), существенно отличавшуюся от классической и интуиционистской математической логики. По мнению Весселя, ее оригинальностью было введение в формулу логического следования, по сути, метатермина, двузначного предиката «из... логически следует...». теория логического исчисления и остальные разделы логики (теория кванторов и предикации, логика классов, нормативная и эпистемическая логика На основе теории были построены ). В работе «Сложная логика» (1970) представлено систематическое рассмотрение формального аппарата анализа понятий, высказываний и свидетельств; В монографии сформулирована строгая кванторная теория, соответствующая интуитивным предположениям; исследованы свойства кванторов.

В более популярной форме его концепция, включающая обсуждение методологии физики, была изложена в работах «Логика науки» и «Логическая физика». Зиновьев, исходя из тезиса об универсальности логики, подверг критике точку зрения, согласно которой для микромира необходима особая, или квантовая, логика , отличная от методологического формализма макромира. По его мнению, многие проблемы философии физики или онтологий были терминологическими и не имели отношения к собственно физике, как, например, проблема обратимости времени. В анализе Зиновьева многие утверждения, традиционно понимаемые как физические и эмпирические гипотезы, рассматривались как неявные следствия определений терминов; по крайней мере, эти утверждения могут быть представлены без противоречий или эмпирических опровержений. Примером может служить фраза «физическое тело не может находиться в разных местах одновременно».

Социологические романы

Главным объектом в книгах Зиновьева является советский мир как историческое явление, феномен советскости, описываемый через запретные темы в Советском Союзе, прежде всего табуированную проблему социального неравенства . Зиновьев затронул такие темы, как пьянство, секс, жизнь людей с ограниченными возможностями; идеологический язык советского народа; дегенеризированная история Советского Союза с точки зрения опыта жителей. Книги Зиновьева показали абсурдность мира «реального социализма» и описали состояние умов советской интеллигенции позднего «застойного» периода: персонажи постоянно теоретизируют, сравнивают советские идеологические мифы и действительность, пытаются докопаться до сути. этого и понять природу советского общества. Герои критикуют политику правительства и высмеивают советских лидеров, обсуждают экономические проблемы, сочувствуют диссидентам и антисоветским террористам, интересуются самиздатом и западными радиостанциями, имеют некие отношения с Комитетом государственной безопасности. Тюрьмы, лагеря и репрессии поставлены на периферию общественной жизни. В отличие от антисоветской диссидентской литературы, разоблачающей действия отдельных лиц (Ленин, Сталин и др.) или «партии» или «бюрократии», основанной на дихотомии «Власти» и «Народа», Зиновьев описывает общество на уровне В области микросоциологии его работы перекликаются с «ироническим социологическим трактатом» – законами Паркинсона и Мерфи .

Существует точка зрения, что Зиновьев создал особый жанр: «социологический роман». Его книги сочетали науку и литературу: методы, концепции, научные высказывания были художественными приемами, а литературные образы использовались как научные инструменты. Разные персонажи выразили идеи автора, что позволило рассмотреть общество с разных точек зрения и раскрыть его сложность и парадоксальность. Зиновьев называл свое творчество «синтетической литературой» и «симфонией». Жанр Зиновьева понимался как мениппея в терминах Михаила Бахтина ( Петр Вейль и Александр Генис ), социологический трактат, даже учебник, аналог средневековой «Суммы знаний» (Максим Кантор), пародия на научный трактат. ( Дмитрий Быков ). По мнению Павла Фокина, социологический роман ближе к литературе, чем к науке, поскольку использует образность. Майкл Кирквуд рассматривает творчество Зиновьева до модной в 1970-е годы литературной критики «письма» ( Мишель Фуко , Ролан Барт ), как бесконечный процесс, производимый, по мнению Барта, «сценаристом», а не «автором». Книги Зиновьева не ограничивались общепринятой парадигмой, а охватывали широкий круг литературных, исторических, политических, социологических, эстетических , моральных и религиозных проблем.

Многочисленные произведения Зиновьева представляют собой целостную художественную вселенную со своими законами, идеологией и поэтикой, образуя один гигантский текст или собрание текстов с единой атомарной структурой, не имеющей ни начала, ни конца и повторяющейся до бесконечности, поэтому ее можно читать с любого места. . Эта структура соответствует авторскому видению социальной реальности . Идея сложного, разнообразного и изменчивого социального мира, но подчиненного объективным законам, воплощена в композиционной структуре, «социологическом треугольнике» из трех элементов: личности, института и города. Вершины треугольника бесконечно раздваиваются, соединяются, пересекаются, раскрывая всевозможные общественные отношения. Фрагменты (абзацы или фразы) содержат законченное высказывание, абстрагирующее часть социального мира. Тексты, как правило, состоят из диалогов и размышлений представителей разных профессий и социальных слоев, часто цитируются случаи из жизни, анекдоты, стихи и т.п. Место композиции и сюжета занимает калейдоскоп разнообразных ситуаций, в которых неразличимы добро и зло, возвышенное и низкое, героизм и подлость. Описаний природы, обстановки нет, в центре повествования – человеческие взаимоотношения и действия. Антропоморфные персонажи используются для описания социальных типов, функций или поведения; социальные объекты, связи и структуры. У персонажей отсутствуют характеры и внешность, имена и фамилии заменены никнеймами, обозначающими социальные сети. роли (Мыслитель, Социолог, Болтун, Клеветник, Крикун, Самозванец, Брат, Зайбан и т. д.). Частый «персонаж» — это теоретический текст, обычно в виде рукописи, обсуждаемый персонажами.

Тексты Зиновьева, с одной стороны, характеризуются краткостью, ясностью, логичностью, законченностью, юмором, ограниченностью лексических средств, наличием заголовков и, с другой стороны, представляют собой довольно сложное и скучное чтение. Зиновьев не придавал большого значения художественной изысканности, его основные книги, особенно «Зияющие высоты» (по выражению Петра Вейля и Александра Гениса, «аморфная стопка страниц»), предназначались для советских читателей и неизбежно теряли часть своего смысл в переводе. Фрагментарная манера письма, разбиение повествования на лаконичные фразы и короткие абзацы сближают Зиновьева с Василием Розановым , однако язык Зиновьева гораздо бесхитростнее, он лишен утонченности Свифта или Салтыкова-Щедрина.

Зиновьев разоблачил и деконструировал официальный язык советских лозунгов, язык грамотный и нормативно единый, но наполненный идеологемами и абстракциями, создающими иллюзорное равенство, лишающее личность свободы выбора. Его деконструкция — необходимое условие воссоздания подлинного человеческого языка (Клод Шваб). Протестный «антиязык» Зиновьева напоминает народный русский фольклор, отражает язык различных социальных групп, прежде всего интеллигенции, а также военных, студентов, членов партии, членов неформальных сообществ. Зиновьев использовал плеоназмы , игру слов, жаргонную и нецензурную лексику , ввёл неологизмы: научные слова, слова-портманто , аббревиатуры. Максим Кантор считает, что основой стиля Зиновьева стал язык народных сказок, необычная смесь Михаила Зощенко и Александра Герцена . Ярость зиновьевского языка направлена ​​на прорыв к истине через ложь и лицемерие установленных правил по аналогии с чудом «избавления от беды» в народной сказке.

«Зияющие высоты» показывают город Ибанск, «никем не населенный пункт», где идет успешное строительство «социизма»; все жители носят фамилию Ибанов. В городе царит абсурд, лицемерие, жестокость, властный произвол, ощущение тупика и безысходности. В бесконечных сократических диалогах герои монотонно издеваются над советским обществом и сочиняют различные социологические теории, ни к чему не ведущие. Большинство персонажей представляют интеллигенцию «либеральных» взглядов, они не диссиденты, но не способны противостоять конформистам . Многие страницы разоблачают советскую официальную риторику, но почти не описываются какие-либо органы власти или репрессивные органы. По одной из точек зрения, «Зияющие высоты» показывают науку и научную деятельность, превратившуюся в подражание, показуху, лицемерие и тавтологию. Наука больше не способна учиться, а лишь описывает себя. Ученые делают вид, что думают, но ничего не производят, люди изображают процесс работы, диссиденты имитируют сопротивление. Интеллигенция служит режиму или изображает протест («театр в Ибанке»).

«Светлое будущее» описывает нищету, ложь и духовную пустоту советской жизни на примере моральной деградации интеллигента-шестидесятника, бездарного человека, начавшего свою карьеру во времена Сталина и добившегося успехов во время «оттепели » . Роман «Накануне рая» посвящен различным проявлениям инакомыслия, порождаемого советским обществом и являющегося его частью. «Желтый дом» продолжает сатиру на «прогрессивную советскую интеллигенцию», разоблачает ее двуличность, сочетающую конформизм с ориентацией на Запад; нежелание ассоциироваться с народом при сохранении его инстинктов; бессмысленный паразитизм на текстах «буржуазной науки». Главный герой, младший научный сотрудник, пытается сохранить индивидуальность в коллективе, но становится ренегатом. Как резюмировал Клод Шваб, интеллигенция предала истинную духовность: в научных учреждениях они не ищут истины, ложь уже даже не ложь, а «псевдо-ликер». Константин Крылов приводит характерную цитату из автобиографии Зиновьева:

...с моральной точки зрения советская интеллигенция является самой циничной и презренной частью населения. Они лучше образованы. Их психика чрезвычайно гибка, изобретательна, адаптивна. Они умеют скрывать свою натуру, преподносить свое поведение в лучшем свете и находить оправдания. Власть хоть в какой-то степени вынуждена думать об интересах страны. Интеллигенция думает только о себе. Они не жертвы режима. Они являются носителями режима.

«Homo советикус» и «Para Bellum» повлияли на судьбу советских людей на Западе. «Homo советикус» высмеивал интриги, зависть, стремление к власти у иммигрантов, сохранивших советские привычки адаптации: комсомольцы быстро превращаются в сторонников православия. В романе определяется советский человек – « Homo советикус » или «гомосос»: «Гомосос привык жить в сравнительно плохих условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает еще худшего, покоряется приказами властей... Гомосос — продукт приспособления к определенным социальным условиям».

Социология

Зиновьев разработал теорию общества на основе собственных исследований в области логики и методологии науки, позднее назвав свою теорию «логической социологией». Зиновьев часто утверждал, что логика интересует его как инструмент изучения общества. Социологическую теорию Зиновьева можно разделить на общую и частную. Первое относится ко всему миру, второе — к советскому коммунизму. Основным методом познания общества является наблюдение. С методологической точки зрения логическая социология как строгая научная теория базировалась на двух правилах: во-первых, отказе считать какие-либо положения априорно истинными; во-вторых, необходимость точного определения значения любого термина, исключающего двусмысленность и неясность. Из второго правила, подчеркивал Зиновьев, вытекала важность построения последовательного языка, свободного от идеологических заимствований. При экспликации терминов из совокупности объектов выделяются те, которые интересуют исследователя, и вводится новое понимание объекта; хотя можно использовать и традиционные названия (общество, правительство, государство и т. д.). Классическим примером является термин «коммунизм», которым Зиновьев пользовался исключительно для описания советского общественного строя.

Ключевым философским приемом (или методом) Зиновьева был подробный логический анализ конкретного содержания, извлеченного из исходной абстрактной предпосылки. Абстракции типа коммунизма или демократии — это не обобщенное представление, а неполное, одностороннее знание предмета. Неполное знание, как правило, идеологическое, возникает в результате хаотического усвоения идей или образов, при котором человек воспринимает связь между собой и объектом (собственные ощущения или переживания) как свойства объекта. Метод Зиновьева позволял деконструировать практически любые общие высказывания и использовался в них прежде всего для разрушения идеологии сначала при анализе советского общества, затем постсоветского и западного.

Предметом социального познания являются люди как социальные личности и их объединения – «человечники» . По Зиновьеву, любые большие массы людей функционируют в соответствии с естественными законами – «законами социальности» (социальными законами). Эти законы экзистенциального эгоизма заставляют личность действовать так, чтобы сохранить свое социальное положение, максимально укрепить его и занять более высокое положение, получив при минимальных затратах максимальные блага. В соответствии с социальными законами любое общественное объединение делится на руководителей и подчиненных, а социальные блага распределяются согласно месту субъекта в иерархии власти. В отличие от законов биологического индивидуализма, законы социальности действуют с большей изощренностью и необратимостью, поскольку люди способны познавать мир и рационально организовывать свою деятельность: экзистенциальные законы превращаются в законы рационального расчета. Мораль или право возникают как ограничения социальных законов.

В антропологии Зиновьева человек — «общественное животное», разум вторичен по отношению к социальному . Зиновьев считал вопрос о главенстве общества или личности наивным и устаревшим; в современном мире человек является производной социальной позиции, совокупности социальных функций. Человек не обязательно злой по своей природе, но связан со злом, у него есть как социальные, так и антисоциальные черты. Эта диалектика порождает потребность в иерархии власти, в господстве и подчинении, в отношениях господства и унижения. Общество без иерархии и власти невозможно. С гипотетическим исчезновением государства многие люди потеряют свою главную потребность – получать удовольствие от причинения насилия другим – и снова выстроят систему власти: общество – это машина для максимизации доминирования. Зиновьев придерживался сути традиционной модели власти как необходимого зла, но, как отмечал Константин Крылов, чрезвычайно оригинально сократил два элемента этого определения, подчеркнув их различие. Власть возникает из потребности людей в единстве и порождает социальную самоорганизацию, которую впоследствии присваивает. Правительство ничем не приказывает и ничего не контролирует, а, наоборот, порядок возникает как его ограничение. Власть не эффективна, избегает ответственности, стремится к насилию и разрушению, причинению вреда нижестоящим.

Община и коммунизм

В первых книгах «Зияющие высоты» и «Коммунизм как реальность» Зиновьев анализировал советский общественный строй, настоящий коммунизм; никакой другой коммунизм невозможен. Главной особенностью коммунистического общества было то, что социальные законы стали своеобразными закономерностями его жизнедеятельности. Зиновьев называл их «общинными отношениями» или «общинностью». Сфера общности представляет социальное в его чистой, утонченной форме, в которой социальные действия направлены не на максимизацию доминирования, а на минимизацию унижения:

Сущность общности заключается в борьбе людей за существование и за улучшение своего положения в социальной среде, которую они воспринимают как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, по крайней мере, как нечто, не дающее ее преимуществ. человеку без усилий и борьбы. Борьба всех против всех составляет основу жизни людей в этом аспекте истории.

Коммунизм рассматривался Зиновьевым как устойчивое и долговечное создание. В «Коммунизме как реальность» историческое движение определялось как борьба между коммунизмом (общностью) и цивилизацией. что в «Светлом будущем» было связано с принципом индивидуального сопротивления. По мнению Константина Крылова, ранний Зиновьев видел два возможных регулятора, ограничивающих «элемент общинности» – экономику (экономическую конкуренцию) и духовность. В реальном коммунизме оба ограничения были сняты и реализована естественная тенденция к эгоистическому поведению, присущая всем обществам и, в конечном счете, человеческой природе. Советский общественный строй не вытекал из национальных особенностей и не был навязан сверху, а, наоборот, представлял собой образец народной демократии, предполагавшей соучастие управляемых: «Ибанская система власти есть продукт доброжелательность населения» («Зияющие высоты»). Homo советикус – это «человек такой, какой он есть».

Естественность или нормальность общественных отношений аналогична классической социальной мысли – идеям Макиавелли , Бернара де Мандевиля , Томаса Гоббса . Если для Гоббса или Гегеля гражданское государство (общество) ограничено естественным состоянием, положением « человек человеку волк », то для Зиновьева сущность социального — торжество общности, принцип «человек — крыса». человеку». «Коммунальная погремушка» — это джунгли, кошмар, зло. Французский комментатор Владимир Берелович отмечал, что этот мир представляет собой образцовую антиутопию , в которой утопический рай воплотился в аду. Общество не отделено от естественного состояния и является, по сравнению с Оруэлла или Евгения Замятина , более «приземленным», напоминающим сообщества животных или даже насекомых. антиутопиями Как пишет Константин Крылов, Зиновьев, в отличие от многих, допускал теоретическую возможность построения общества материального изобилия, где человеческий труд был бы упразднен. Ответом на вопрос, каким будет «настоящий коммунизм», стала история в «Зияющих высотах» о крысах, которым были созданы идеальные условия существования. Крысы, по мнению Зиновьева, создали бы концлагерь .

Коммунистическое общество состоит из основных элементов – социальных «ячеек», их структура является основой общества. В качестве основного рабочего коллектива из двух и более человек (например, школа, больница, завод и т. д.). Клетка, во-первых, связана с внешним миром в целом; во-вторых, в нем происходит разделение на управляющий орган («мозг») и управляемых индивидов («тело»); в-третьих, управляемые личности имеют разные функции. Внутри первичной ячейки доминируют общинные отношения: в неформальной жизни коллектива идет циничная борьба за признание, причем не за повышение социального статуса, а в соответствии с основным принципом: «будь как все!». Общинное поведение в природе лицемерно: бездарность выявляется талантом, подлость - добродетелью, трусливое донос - смелостью и честностью, клевета - правдой. Подавление личности осуществляется не властями или Комитетом государственной безопасности, а в повседневной жизни.

Господство общинности выводит на вершину социальной иерархии бездарностей и бездарностей («ложных идолов»), цепляющихся за власть и чувствующих себя в ней естественно (например, Сталин), действительно талантливые люди испытывают коллективную зависть и ненависть. Быть талантливым карьеристом – значит быть исключительной посредственностью. Периодические ритуальные изгнания и наказания внешних врагов («ренегатов») в ходе массовых притеснений демонстрируют сплоченность социальных ячеек и воспроизводят механизмы подчинения, эти коллективные действия снимают психологическое бремя индивидуальной ответственности. Как отметил Олег Хархордин, жесткий контроль со стороны вышестоящих органов, а также тотальная прозрачность внутренней жизни коллектива, взаимный контроль и насилие защищают ячейки от перерождения в мафию или банду, что произошло бы, если бы им была предоставлена ​​свобода самоорганизации.

Зиновьев рассматривает коммунистическую власть в двух плоскостях: горизонтальной (общественные отношения в клеточной структуре) и вертикальной (иерархия), вторая наслаивается на первую. Власть воспроизводится «снизу», на уровне первичного коллектива, где осуществляется представительство и демократия: люди добровольно вступают в Коммунистическую партию Советского Союза, члены партии избираются, хотят участвовать во власти, низшие уровни партии влияют на ее выручку. Деспотическая и неформальная власть в общественных отношениях присутствует буквально повсюду. Ячеечная структура не оставляет места для права и политики: здесь нет партий и политической конкуренции, а также политической власти. Как писал Владимир Берелович, Зиновьев последовательно сводит политическое к власти, власть к государственному аппарату, аппарат к обществу. Государство — не политический институт, а социально разбавленный, его единственная функция — воспроизводство общественных отношений. Поскольку в реальном коммунизме нет социальных классов или групп интересов, правящая каста не является социальным слоем или институтом. Коммунистическое руководство представляет собой «специфическую группу» из нескольких личностей. На макроуровне власть превращается в диктатуру, но верховная власть беспомощна в желании все контролировать.

Взгляды Зиновьева на историю реального коммунизма, сталинизма и фигуру Сталина изложены в романе «Крылья нашей молодости», других произведениях и выступлениях. События 1917 года больше походили на распад Российской империи , чем на революцию, и, как и Гражданская война , были лишь «пеной истории». Глубинными процессами Зиновьев считал возникновение и созревание нового общества: институциональные и бюрократические изменения, рост и усложнение системы власти, формирование социальных ячеек и т. д. Появление фигуры Сталина было неизбежным и необходимым. . Сталинское лидерство имело национальную основу, сталинизм был формой демократии: люди власти (номинанты) занимали властные должности, люди осуществляли власть непосредственно, используя доносы. Разорение деревни в ходе коллективизации вызвало социальный переворот, миллионы людей из низших слоев общества получили доступ к образованию и культуре. Репрессии стали результатом деятельности масс: ужас сталинизма был не в жертвах, а в том, что палачи, начиная со Сталина, лучше всего соответствовали социальной среде. Сталинизм показал «страшную суть многовековой мечты человечества». Сталинская эпоха была эпохой становления настоящего коммунизма; Сталинизм закончился, когда сформировалась сильная бюрократия. Хрущевское время было периодом смуты, при Брежневе коммунизм достиг состояния зрелости.

Cheloveynik, Westernism and Super-Society

В 1990-е годы Зиновьев обратился к изучению западного общества – «вестернизма» и современных тенденций социальной эволюции человечества. Систематическое изложение социологической теории представлено в монографиях «На пути к сверхобществу» и «Логическая социология». В полемике с марксистским и постиндустриальным подходами Зиновьев, исходя из принципа антиисторизма, рассматривал человеческие объединения не с точки зрения их прогрессивности – уровня развития науки, техники, экономики и т. д., а в зависимости от от типа социальной организации и ее адекватности «человеческому материалу». Человеческий материал — это совокупность черт характера народа, неравномерно распределенных среди отдельных его представителей; тип социальной организации и конкретный человеческий материал тесно связаны.

Для характеристики сложных человеческих объединений Зиновьев ввел понятие « человечник », явно отсылающее к муравейнику. Зиновьев подчеркнул роль биологической эволюции в возникновении человеческих объединений и показал направление социальной эволюции в сторону максимального разделения функций по аналогии с коллективными насекомыми. Человейники отличаются от животных сообществ только плотностью связей: людей много, и им приходится вступать в тесные взаимоотношения. У человейников общая историческая жизнь поколений; действовать как единое целое; иметь сложное и функциональное устройство; владеть определенной территорией; иметь внутреннюю автономию, внутреннюю и внешнюю идентификацию. Эволюция человейника включает три стадии: дообщественная – первобытные или родовые общества; общество – союз людей, исторически сложившийся как единое целое; глобальное сверхобщество, состоящее из разнородного человеческого материала. Человейники отличаются типом социального времени, которое способно расширяться, сжиматься, может идти вспять; другими словами, ими можно владеть. Дообщество живет в вечном социальном настоящем, общество способно владеть прошлым, а сверхобщество управляет своим будущим, этим проектированием будет заниматься узкая группа людей.

На этапе общества возникают отдельные области жизнедеятельности, три стороны взаимоотношений между социальными личностями. Деловой аспект относится к деятельности людей по производству средств к существованию, созданию материальной культуры. Общинный аспект влияет на любые действия, связанные с присутствием больших масс людей, влияет на соотношение власти и положения в социальной иерархии. Ментальный аспект включает сферу сознания или психики и рассматривается с точки зрения его влияния на ценности и поведение, выходя за рамки критериев истинности и ложности. У позднего Зиновьева экономическая сфера и менталитет уже не были ограничителями общности. В различных обществах преобладает тот или иной аспект, что обусловливает их особенности и закономерности развития. Капиталистические общества выросли из делового аспекта как экономические общества. Советское общество возникло на основе общинных отношений и стало коммунистическим обществом.

В ХХ веке завершается историческая эпоха существования отдельных обществ как национальных государств , после Второй мировой войны с усложнением социальной организации происходит переход к сверхобществу. В рамках западноевропейской цивилизации, обладавшей уникальной способностью качественно меняться, возникли две эволюционные ветви, боровшиеся за роль лидеров мирового эволюционного процесса: человейники коммунистического типа (Советский Союз) и человейники-западники (США). и Западная Европа). Вестернизм, населенный «вестерноидами» , — уникальная форма социальной организации, зародившаяся в Европе и распространившаяся на Северную Америку, часть Азии и Австралию. Капитализм и демократия естественны и эффективны только для вестерноидов как специфический человеческий материал, для остальных народов они разрушительны. Первичные социальные ячейки («бизнес-ячейки») Запада тоталитарны и основаны на жесткой дисциплине. Западничество развивается от демократии и капитализма (исторически конечных явлений) к коммунизму и общинности, «постдемократии».

Запад стремится к глобальной гегемонии, глобализация, вестернизация и американизация — это одно и то же: новая форма западного колониализма. Формы социальной организации, правления и менталитета навязываются незападным обществам, в частности, через иллюзорные представления о возможностях достижения западного изобилия. Вестернизация не является злобой правящих кругов, а вытекает из объективных социальных законов. По мнению британского комментатора Филипа Хэнсона, оценка географического распространения западнизма имеет явное сходство с работами английского экономиста Ангуса Мэддисона; Критика глобализации и американского имперского проекта перекликается со взглядами Ноама Хомского и Найла Фергюсона и умеренными позициями Эрика Хобсбаума .

Советский Союз исторически был первым сверхобществом, но в результате победы Запада в Холодной войне и поражения коммунизма возобладала вторая линия эволюции. Господство сверхобщества, единого, глобального человейника утвердилось как господство западничества: другие народы и государства обречены оставаться в подчинении Запада на периферии. Нелегитимная и неизбираемая сверхдержава строится на ранее существовавших территориях, создавая сверхгосударство и суперэкономику. Иерархические властные сети сверхдержавы занимаются стратегическим управлением, контролем финансов, СМИ, партий и т.д.; в денежном тоталитаризме суперэкономики деньги превращаются из капитала в средство власти. В ранней истории существовало много дообществ, в недавнем прошлом – меньше обществ; после поражения советского коммунизма мир навсегда стал единым (хотя отдаленное будущее остается неопределенным). Автономная эволюция человейников уже невозможна, глобальное сверхобщество их устраняет или поглощает. Цивилизация Западной Европы тоже со временем исчезнет.

Смерть коммунизма и постсоветизма

В 1990-е годы Зиновьев сместил исследовательские акценты и изменил оценки советского коммунизма, что, как отмечали обозреватели, не было радикальным изменением мнения: он и раньше писал о достоинствах советской системы и никогда не отвергал коммунизм, считая его работающей системой. Зиновьев смягчил свое отношение к советскому обществу и скорректировал оценки будущего. Коммунизм был молодой и жизнеспособной социальной системой, эффективной в социальном смысле, а не в экономическом. Это устраивало большинство простых людей, которые мало зарабатывали, но и мало работали. Коммунизм позволил удовлетворить основные потребности, устранил безработицу и, по крайней мере, в ранний период, был направлен в будущее.

Крах советского коммунизма Зиновьев считал трагедией. Первоначально он считал, что реструктуризация — неправильный ответ на управленческий кризис, начавшийся как идеологический. Кризис можно было разрешить советскими методами, но руководители Советского Союза восприняли это как кризис советской системы. Поэтому Перестройка неизбежно должна была привести к его гибели. Позже он считал, что основными причинами краха коммунизма стали не внутренние противоречия, а вмешательство западных сил с помощью предателей и коллаборационистов пятой колонны, прежде всего советских и российских властей. Коммунизм был окончательно разрушен в период с 1991 по 1993 год. Запад может воспользоваться некоторыми достоинствами коммунизма, но, по мнению Зиновьева, судьба побежденных очевидна: после победы в «холодной войне» Запад не только уничтожит Россию, но и стереть память о нем из истории («Глобальный человеческий холм»). Крах коммунизма был опасен по двум причинам: во-первых, коммунистическая система была наиболее подходящей для России из-за особенностей российского человеческого материала; во-вторых, поражение коммунизма отсекло эволюционную ветвь, противостоящую западничеству: отныне у человечества не будет альтернативы, организованной в жесткую иерархическую структуру. В то же время Абдусалам Гусейнов отметил, что для Зиновьева победа коммунизма в холодной войне и его мировая экспансия привели бы к гораздо худшему сценарию.

Систему постсоветской России Зиновьев рассматривал как вторичное социальное творение. Если советский коммунизм был нормальным (полноценным) типом общественной организации, то «постсоветизм» – «рогатый кролик» – был особо «мерзким» и «отвратительным» типом социального гибрида из худших черт советского коммунизма, Западничество и фундаментализм в дореволюционной России. Зиновьев не считал реформы 1990-х годов строительством рыночной экономики или западной демократии. Реформы, наоборот, развалили экономику, разрушив основу повседневной жизни – трудовые коллективы; произошло лишь преобразование неформального управления активами в формальную собственность. Западная составляющая постсоветизма несовместима с человеческим материалом, природными условиями и историческими традициями России; Западную демократию имитируют, но не внедряют. Экономика потеряла суверенитет, потому что Запад заинтересован в уничтожении России. У постсоветизма нет видения будущего – даже Коммунистическая партия Российской Федерации отказалась от коммунистических идей, а место идеологии занял православный фундаментализм.

Идеология и история. «Фактор понимания»

Зиновьев считал идеологию опасным для общества «вирусом». Идеология формирует мировоззрение человека о самом себе, об условиях своего существования, об обществе и внешнем мире. Оно определяет различные социальные роли или маски, заставляет человека вести социальную игру, лишая его критического мышления; идеология служит власти. Идеология есть антитеза логическому и научному мышлению, но человечество не может обойтись без идеологии, она является неустранимым элементом больших человеческих объединений. Советское общество Зиновьев считал первой полностью подчиненной идеологией. Оно содержалось не только в официальной доктрине, но прежде всего в повседневной деятельности, превращая людей в активных, активных участников идеологических представлений (Майкл Кирквуд). Вера в идеологию не обязательна, она принимается на основе рационального расчета (Клод Шваб). Идеология сводит человека к функции, социальная мораль превращается в псевдомораль или ложную мораль, в совершенно конформистском коммунистическом обществе нет доверия. В Зияющих высотах большая часть общества состоит из лицемеров, циников и лакеев, из которых возникает сконструированный идеологией «новый человек», «нормальный индивидуум», лишенный всего человеческого (совести, индивидуальности и т. д.).

Идеологическое сознание человека находится для Зиновьева за пределами недостоверного исторического опыта, поскольку «существуют лишь иллюзии исторического объяснения» («Коммунизм как реальность»). Отсюда внеисторический подход и отсутствие хронологии в его произведениях. Как пишет Максим Кантор, все события, «и Маркс, и Ибанск, и «катастройка», и утопия, и Мастер (Сталин), и западничество», происходят одновременно в сознании личности. Для Зиновьева история — это история распада, как личного, так и общественного, история дегуманизации во имя прогресса. Ибанск – полностью дегуманизированное общество, в котором нет линейного времени; «история села на мель», превратилась в абсурд. Люди приговорены к вечному настоящему, ожидая конца, без надежды, ибо надежда относится к открытой истории. Герои «Зияющих перевалов» даже не пытаются оставить след в истории, поскольку понимают, что прошлое всегда можно переписать.

Для раннего Зиновьева социология превалировала над историей, он исследовал коммунизм как данность, рассматривая капитализм и коммунизм синхронно, как разные структурные варианты существования общества. Позднее Зиновьев распространил свою концепцию на Запад: коммунизм и западничество представляют собой разновидности массового общества XX века, знаменующие конец человеческой истории. Личность человека полностью зависит от социального положения и мировоззрения. Мир движется к упрощению; Евгений Пономарев считает, что Зиновьев приближается к своим взглядам на историю Константина Леонтьева . Следующий этап деградации личности – появление компьютера , который отнимает у человека его функции и подавляет избыток информации. Цивилизация превращается в имитацию – один большой компьютер, бесконечно обрабатывающий одни и те же данные. Будущее общество «глобального человейника» напоминает советский коммунизм: человек обезличен, превращается в функцию, полуробота, человеческие отношения заменяются виртуальными в условиях тотального искажения информации и доминирования идеологии.

Истинная ответственность человека перед собой, миром и другими людьми возможна только при освобождении сознания от любой формы идеологии, что сделать непросто: люди боятся и избегают правды, не хотят знать правду о себя («Зияющие высоты»). Как считает Максим Кантор, мыслитель отстаивал абсолютное понимание человеческого существования, «понял, чтобы понять» (позиция гегельянца). Зиновьев верил в силу разума, а также в силу человека, в то, что научное понимание общества может его изменить. Человек должен постоянно думать, видеть реальное положение вещей, не удовлетворяться иллюзиями, понять, почему он действует в обществе определенным образом. В поздний период Зиновьев считал главной проблемой современности нежелание и неспособность людей понять общество, его изменения и собственное место в социальной эволюции. Для объективного понимания необходимы и вненаучные условия: с одной стороны, определенная этическая позиция — это отказ от господствующих ценностей, установок и социальных правил; с другой стороны, ценностный аспект – это формирование общественного идеала. Таким идеалом в последних работах Зиновьев считал коммунистическую утопию.

Майкл Кирквуд процитировал слова Зиновьева, полагая, что это объясняет непоследовательность его мысли:

Я могу высказать и обосновать одно суждение в одной ситуации, а в другой – нечто противоположное ей. Это не беспринципно. Это желание посмотреть на дело с другой точки зрения, рассмотреть другую сторону проблемы. Иногда – просто из духа полемики. Дело в том, что я не доктринер, не пророк, не политик, не порядочный профессор. Я живу в языке, как в особой реальности, а в реальности – сложной, противоречивой, текучей. Здесь всякий догматизм губителен. Не существует раз и навсегда установленных формул. Устойчивым в моей позиции является одно: стремиться к правде и сопротивляться насилию, потому что без него ты не человек.

Этика

Этика Зиновьева была ответом на социальные законы экзистенциального эгоизма, в котором нет ни морали, ни свободы. Этика дополняет пессимистическую социологию, которую, по его собственному признанию, Зиновьев разработал для создания «учения о жизни» и поиска места в обществе для себя как «идеального коммуниста». В "Зияющих высотах" Зиновьев писал: "Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. Не нужно много ума. Дело в том, как жить после этого". Механизм общества подчинен жестоким и бесчеловечным законам, неизбежным, как и законы природы; но отдельная личность может их преодолеть, построить свою жизнь как «рай» в социальном «аде». Зиновьев часто цитировал фразу: «Когда люди хотят плюнуть на законы гравитации, они строят самолеты». Квинтэссенция зиновьевской этики заключена во фразе: «Я — суверенное государство»; он утверждал, что придерживался этого принципа всю свою жизнь, даже составив собственную конституцию. Как отметил Абдусалам Гусейнов, Зиновьев разработал этическое учение исключительно для себя. Система взглядов Зиновьева, которую он назвал «Зиновьога» перекликается с традицией, идущей от стоиков до Канта. Общие положения были разработаны в начале 1960-х годов и изложены, в частности, в «Евангелии Ивану», «Идите на Голгофу» и «Живите».

Зиновьевской этике присущи следующие черты: простота и безусловность (Кант и Альберт Швейцер ), несмотря на хрупкость, слабость и сложность ее реализации; Ответственность ( Антуан де Сент-Экзюпери ), этика основана на ответственном индивидуальном суждении. Человек стоит перед выбором: участвовать в эгоистической борьбе за социальные блага или уклоняться от нее, но остаться в обществе. Личное решение в конкретных ситуациях добровольно ограничивает законы социальности и, следовательно, является истинно моральным или этическим. Должен ли мужчина быть конформистом? Стоит ли ему рисковать идти против течения? Если да, то во имя чего? Что с ним будет, если он нарушит социальные законы? Этический поступок сам по себе не является моральным или аморальным, необходимо руководствоваться собственными ценностями и ценностями, а не общими идеями. Человек есть критерий определения добра и зла, что не означает отсутствия заповедей или образцов. Напротив, существует множество различных правил и норм, следуя которым человек из социального индивида становится личностью, используя этический опыт человечества. Главное правило – отказ от действий, направленных на собственную выгоду, если они причиняют вред другому.

Этика сопротивления основана на парадоксе: Зиновьев как учёный исходил из неумолимого хода социальной эволюции и социального детерминизма, но он считал, что в борьбе за свободу человек должен действовать, бороться, сопротивляться, чтобы была надежда, хотя его не существует. Чем хуже ситуация, тем больше поводов для сопротивления, а борьба возможна только в одиночестве, которое, как и смерть, является ценой истинно этического поступка. Через одиночество человек попадает в невидимое сообщество выбравших сопротивление в «вечное братство одиноких» (судьба Говорящего в «Зияющих высотах»).

Наследство. Восприятие. Критика

Логическое наследие

Зиновьев сыграл важную роль в развитии национальной логики в 1950–1960-е годы. Его ранняя программа «содержательной логики» не получила официального признания, но повлияла на развитие советских исследований по методологии науки. В 1960-е годы Зиновьев был одним из ведущих советских логиков. лидер «когнитивного движения», которое, по словам Владислава Лекторского, увлекало многих философов, логиков, математиков, психологов и лингвистов. На Западе были опубликованы пять работ Зиновьева, что стало уникальным случаем для русской философской мысли. Монография «Философские проблемы многозначной логики» (1960), вскоре переведенная на английский язык, явилась значительным событием в советской философии, хотя и имела недостатки. Классический труд стал одной из первых в мире монографий по многозначной логике и первой в советском блоке. В целом работы Зиновьева соответствовали уровню научных достижений в области неклассической логики того времени, высоко ценились такими логиками, как Казимир Айдукевич , Юзеф Бохенский , Георг фон Райт, но не привлекали большого внимания в Запад. Зиновьев отдавал предпочтение формальным методам перед формальными исчислениями, что отдаляло его работы от основных направлений и тенденций логики и методологии науки второй половины XX века. Отрицательно на судьбу логического наследия Зиновьева повлияли вненаучные причины: развал его школы после вынужденной эмиграции, запрет в Советском Союзе ссылок на его работы. В результате в отечественной литературе отсутствует систематическое изложение корпуса логических трудов учёного.

Восприятие на Западе

Зиновьев получил известность прежде всего как автор «Зияющих высот», писатель-диссидент, став, пожалуй, самым известным представителем третьей волны эмиграции после Александра Солженицына. Его «социологические романы» пользовались широкой популярностью, привлекали внимание критики и прессы, переводились на разные языки. По словам Павла Фокина, критическая библиография Зиновьева в Европе насчитывает несколько сотен статей и рецензий, ряд монографий. Экспериментальная новизна его поэтики была вполне понятна западному читателю, учитывая развитие литературы в XX веке. Его прозу высоко оценили, например, Энтони Бёрджесс и Эжен Ионеско , считавшие Зиновьева едва ли не крупнейшим писателем современности. Последующие работы воспринимались как более слабые по сравнению с «бесконечной яростью» «Зияющих высот» или «прямотой» «Светлого будущего». Эмигрантская критика, положительно оценившая первые две книги, впоследствии игнорировала его произведения, не в последнюю очередь из-за сатиры на диссидентов.

Наибольшую популярность Зиновьев приобрел во Франции, где «Зияющие высоты» временно разрушили образ Советского Союза, созданный книгой Солженицына « Архипелаг ГУЛАГ ». В отличие от общепринятых западных представлений об « империи зла », разделяемых Солженицыным и третьей волной иммигрантов, Зиновьев придавал советской системе своеобразную экзистенциальную ценность. В эмигрантской среде было довольно распространено мнение, что к пониманию Зиновьевым Советского Союза следует отнестись серьезно. Оценки Зиновьева как социолога на Западе неоднозначны. Его работы считались первой попыткой советского философа предложить независимую от официальных догм критику советских институтов и целостную концепцию советской системы, представленную в ее первоначальном виде. В 1980-е годы его книги привлекли внимание ряда историков и социологов, изменив их представление о советском обществе, и «переманили» некоторых славистов. Советологи восприняли «коммунизм как реальность» с уважением, но раскритиковали некоторые ключевые утверждения. За пределами советологии идеи Зиновьева оказали влияние на политических исследователей Рональда Тирского и особенно Джона Эльстера , которые считали, что ибанская модель «неэффективности» позволяет постичь политическую иррациональность. Интерес к Зиновьеву выразился в коллективном сборнике «Александр Зиновьев: писатель и мыслитель» (1988). В 1992 году вышла монография Майкла Кирквуда «Александр Зиновьев: Введение в его творчество».

В целом влияние Зиновьева на советологию было незначительным. Западный истеблишмент был к Зиновьеву равнодушен, его произведения рассматривались как предмет изучения, а не как часть интеллектуального диалога. По словам Константина Крылова, многочисленные европейские награды и звания "почетного гражданина Оранжа и Равенны" представляли собой скорее "мишуру". За пределами Франции и Италии особенно в англоязычных странах восприятие идей Зиновьева как социального теоретика было гораздо прохладнее. Комментаторы Филип Хэнсон и Майкл Кирквуд отметили, что формат интервью, в котором обычно выступал Зиновьев, упрощал и преувеличивал его идеи, усугубляя негативное отношение в англоязычном мире. Резкие публичные высказывания Зиновьева еще до перестройки способствовали его «полукарантину» в академической среде. Олег Хархордин резюмировал причины неприятия социологических работ Зиновьева на Западе: во-первых, его социологические очерки не отвечали научным стандартам позитивистских исследований, хотя Зиновьев настаивал на обратном; во-вторых, позже он обвинил Запад в заговоре с целью разрушения Советского Союза, что было расценено как грубая политическая ошибка. Сам Зиновьев утверждал, что советологи занимались этим потому, что преследовали не научные, а политические цели: найти слабости, слабости и уязвимости в коммунизме, чтобы «убить зверя».

По мнению западных критиков, устарели претензии на создание «абсолютной» социальной науки, на «подлинно научное» описание общества, в частности советского общества, на открытие абсолютных и математически точных социальных законов. Зиновьев был наследником сциентизма XIX века и советского сциентизма и не был знаком с достижениями классиков западной социологии. Наивное стремление познать общество как «действительность» с помощью метода, исключающего интерпретации, отражало влияние Гегеля и марксизма (идеи о реальном и разумном тождестве) и не соответствовало критериям Канта, установленным для научного познания (различие между явление и ноумен). В результате объективные социальные законы, которыми Зиновьев заменил марксистские законы исторического развития, были помещены им как естественные законы в действительность, что соответствовало идеологии марксизма-ленинизма.

Критики отмечали противоречие между декларируемой научной беспристрастностью Зиновьева, его социологическим детерминизмом и очевидным морализмом, верой в свободу воли и этические императивы. Был сделан вывод, что он был не учёным, а скорее моралистом или писателем. Его социальный детерминизм и идолопоклонство перед социологией исключали возможность свободного действия или сопротивления. Отсюда критическое отношение Зиновьева к диссидентам, к их позиции «личного подвига». Зиновьева обвиняли в том, что он извиняется перед Сталиным и оправдывает коллективизацию под видом объективности. Его обвиняли в антиисторизме и некоторых взглядах, включавших устаревшие в общественной мысли идеи: натуралистическое Спенсера видение общества, подобное концепции Герберта ; идеи о неизбежной социальной эволюции (марксизм), прохождении ею определенных стадий; смесь архаичных, марксистских и современных политических концепций. Владимир Берелович пришел к выводу, что социологическую концепцию Зиновьева следует рассматривать не как теорию советского общества, а как проявление «ментального мира», лежащего в основе советского режима и его идеологии. По словам Жоржа Нивы,

Узник своего кошмара, изолированный в своем недоказуемом всеведении, ослепленный образом непроницаемого человеческого бестиария, Зиновьев, вне всякого сомнения, представляет собой один из наиболее ярких примеров заточения человека в тоталитарной системе.

«Научный прогноз» Зиновьева об устойчивости советского коммунизма как неспособной к реформированию общественной системы не оправдался. С точки зрения западных исследователей, его опровергли исторические события: Перестройка, распад Советского Союза. Клод Лефор в 1989 году резюмировал:

Я сразу почувствовал в Зиновьеве интеллигента, склонного к парадоксам, стремящегося опровергнуть все устоявшиеся мнения и считающего себя способным показать, что это раздробленное, атомизированное общество в конечном счете желает лишь сохранить систему, гарантирующую преимущества инертности и коррупции. Я никогда не соглашался с его интерпретацией. События это отрицают.

По мнению Филипа Хэнсона, поворот покойного Зиновьева к критике Запада напоминает эволюцию Герцена и Солженицына, которые, как и Николай Бердяев , сохранили глубокую привязанность к России. В отличие от Бердяева и Солженицына, Зиновьев руководствовался коммунизмом, разумностью и обществом. Мыслитель эволюционировал от западничества к славянофильству (Майкл Кирквуд) или к «советскому патриотизму» (Филип Хансон), социальному, а не этническому национализму (Зиновьев смеялся над особой «русской духовностью»). Посткоммунистический опус Зиновьева, считает Хэнсон, упрощенно обобщает незападный мир и преувеличивает неуязвимость Запада; комментатор усомнился в том, что Советский Союз был сверхобществом. В то же время результаты социологических опросов об отношении россиян к распаду Советского Союза и произошедшим социальным изменениям во многом подтверждают его видение. По мнению Хэнсона, масштабная историческая схема Зиновьева ясно выражала и отчасти предвосхищала общественное мышление в современной России, особенно взгляды правящей элиты путинской эпохи: чувство унижения, антиамериканизма и сожаления по поводу краха советской власти. Союз . Хотя у Зиновьева не было времени на русских вождей, он мыслил так же, как и они, но более ясно.

Восприятие в России

Александр Зиновьев принадлежал к числу тех советских философов, которые выступали против догматизма в науке и гуманитарной мысли в 1950-1960-е годы, их горячие дискуссии влияли на общественные настроения, формировали взгляды и убеждения советской интеллигенции. Его социологические романы, распространявшиеся в самиздате в период позднего « застоя », способствовали краху официальной идеологии, уже изрядно ослабевшей после забастовок диссидентов и Солженицына. Книги Зиновьева были написаны на злобу дня, они отражали те или иные общественные настроения, поэтому в 1980-е годы их читателями были «западники», в 1990-е — «пойлеры». Его произведения начали публиковаться довольно поздно, после книг Андрея Платонова и Владимира Набокова , но до Солженицына. «Зияющие высоты» разошлись довольно большим тиражом, «Коммунизм как реальность» 1994 года не вызвал особого читательского интереса. Трудность языка Зиновьева не была замечена читателями самиздата; важнее был факт чтения запрещенной литературы; лишь позднее сложный стиль способствовал исчезновению интереса. По мнению Константина Крылова, к XXI веку антисоветские книги Зиновьева «попали в ту же клоаку, что и вся антисоветская литература», при активном участии их бывших читателей – представителей «либеральной» интеллигенции.

В 1990-е годы творчество Зиновьева в интеллектуальной среде почти не обсуждалось. чему он сам способствовал своими порой опрометчивыми и не всегда продуманными высказываниями. По словам Константина Крылова, русские интеллектуалы, как правило, отзывались о нем с «простотой брезгливости», считали его «Иваном, который не умеет пижонски мельтешить, не цитирует Фуко и Маркузе» и чьи «гламурные» конструкции не подходят для «дискурса». Представители «либеральной» интеллигенции осуждали Зиновьева за его примитивную литературную форму, предательство либерализма и яростную защиту коммунизма. В то же время его теории заговора о западных «кукловодах» были с готовностью приняты «пойлерами». По мнению Владислава Лектерского, социологическая концепция Зиновьева, за редким исключением, не была осмыслена русской академической социологией и философией. хотя образ homo soveticus использовался в социологических исследованиях Юрием Левадой и его последователями. Более поздние произведения Зиновьева оказали влияние, в частности, на социолога Андрея Фурсова и политического философа Вадима Цымбурского. В XXI веке возник определенный интерес к наследию Зиновьева. Стараниями Ольги Зиновьевой «Фактор понимания» был посмертно опубликован как его последняя работа. Мыслителю был посвящен том из серии «Русская философия второй половины ХХ века» (2009), сборник воспоминаний «Александр Александрович Зиновьев: опыт коллективного портрета» (2012). Первая кандидатская диссертация по филологическому направлению была защищена в 2013 году. В 2016 году в серии «Жизнь замечательных людей» биографию Зиновьева написал историк литературы Павел Фокин.

Зиновьева считают независимым русским мыслителем. который объединил философию, логику, социологию, этику, литературу в целостное мировоззрение. Ряд комментаторов полагают, что Зиновьев мыслил не в форме строгого систематического знания, не с помощью научных понятий, а посредством образов, метафор, аллегорий, намеренно устраняя разделение между философией и литературой, чтобы лучше описать реальность. Его произведения, особенно позднего периода, часто характеризуются как философская или социологическая публицистика. Философ Вадим Межуев отмечал крайнюю сложность и противоречивость взглядов Зиновьева, широту его парадоксальной мысли. Написав, пожалуй, «худшую сатиру на советский строй», он назвал тогда советский период лучшим в истории России, лучшим, что смогла создать Россия. Фигура Зиновьева трагична, он отличался пессимизмом и, вероятно, крайне «трагическим взглядом на историю». Он с полным основанием отвергал западное общество («западничество»), но Россию воспринимал неоднозначно, сочетая любовь к России с желанием понять ее научно. Однако Зиновьев не был апологетом настоящего коммунизма и вовсе не считал его идеалом. Наконец, его видение мира было глубоко личным, созданным «из него самого» — многие его книги не содержали сносок. Поэтому, заключает Межуев, Зиновьеву трудно с кем-то сравниваться, понимать, кому он унаследовал, в том числе и в русской мысли.

По словам Максима Кантора, Зиновьев стал писателем «из стыда за человеческую природу» и создал многотомную «историю государства Российского» в форме народного эпоса, охватывающую период от Хрущева до Ельцина; история народной трагедии – дегуманизации и деградации социального и человеческого достоинства, история развала и череды катастроф, однако, рассказанная как один бесконечный анекдот. Летопись эпохи распада представляла собой «исследовательское исследование», посредством двойного исключения описывавшее идеологическую фабрику общества – философов, социологов, номенклатуру. По мнению Кантора, сказочная эпопея Зиновьева от книги к книге становилась все более банальной, несмешной, плоской и скучной: более поздние произведения о Западе не доходили до уровня «Зияющих высот». Смелые, но научно наивные и недостоверные книги о Западе на самом деле написаны автором о России; реальный Запад никогда не интересовал Зиновьева. Образ Запада был одной из метафор русской жизни – Зиновьев следовал русской эмигрантской мысли, начиная с Герцена.

По мнению российского социолога Нины Наумовой, «Зияющие высоты» были единственной попыткой в ​​советской социологии предложить описание советской системы. Российско-американский философ и социолог Олег Хархордин считал «Коммунизм как реальность» лучшим введением в социологию советской жизни, отмечая исключительную «ясность и силу» зиновьевской концептуализации неформальной деятельности. Хархордин увидел близость своей модели к анализу традиционалистских сообществ Пьера Бурдье и нашел преимущества в модели Зиновьева. Андрей Фурсов приближает творчество Зиновьева к «новой социальной истории», возникшей в 1970-е годы на основе идей Эдварда Томпсона , Мишеля Фуко и других. Это направление рассматривает историю не с точки зрения элит, а со стороны угнетенных. Поэтому Зиновьев, по мнению Фурсова, находился в авангарде мировой общественной мысли; «Система Зиновьева» предлагает многообещающий ответ на вопрос о возможности социального познания, преодолевающего ограниченность взглядов правящих и угнетённых групп (идеологию и утопию). Абдусалам Гусейнов считал, что оправдавшийся зиновьевский прогноз «Катастройки» несомненно подтверждает его концепцию советского коммунизма.

Философ Борис Межуев обратил внимание на то, что Зиновьев на закате своего антикоммунизма критиковал Горбачева с левых, радикальных позиций, считая перестройку провокацией спецслужб («горбачевизм»). Лишь в 1989 году Зиновьев встал на позицию архиконсерватизма, впоследствии приложив все усилия, чтобы его ранние взгляды были забыты. Межуев не сомневался в искренности убеждений «выдающегося мыслителя», но отмечал, что даже «лучшие люди России» проявляют радикализм, инфантилизм, ненависть к умеренности, ненасилию, согласию и компромиссу, свойственные русскому менталитету. Согласно другой точке зрения (Андрей Фурсов), бескомпромиссная и полемическая позиция Зиновьева основывалась на «правде – правде народа, истории, поколения», что в русской традиции сближало мыслителя с Аввакумом . Если Фурсов называл Зиновьева «великим противоречием», то Максим Кантор считал мыслителя «великим утвердителем», мечтавшим об эпопее утопии, преодолении традиции, о целостном, свободном от лжи человеческом существе. По словам Константина Крылова, Зиновьев воспринимал себя как одинокого «борца», действующего по ситуации и считающего свою деятельность полезной услугой отвергнутому им обществу. Зиновьев характеризовался Дмитрием Быковым как человек с «клиническим полным бесстрашием», конфликтный эгоцентрик и нонконформист. С точки зрения Максима Кантора,

Зиновьев дважды был диссидентом: он выступал против социалистического строя, затем – против того, что пришло ему на смену. Он критиковал Россию, затем Запад... [Зиновьев] боролся не с социализмом – а с социальным злом, не за западную цивилизацию – а за гуманизм, не за прогресс – а за истину. Точнее: он защищал конкретный гуманизм – и это в то время, когда абстрактный гуманизм стал общественным паролем. Зиновьев ненавидел абстракцию: хочешь делать добро – давай, делай сейчас... Зиновьев займет место в истории рядом с Чаадаевым , Герценом, Чернышевским. Он задавал вопросы такого масштаба, страдал от такой же боли.

Почести

(кроме советских ученых степеней и военных медалей)

• член Финской академии наук , 1974 г.
• член Итальянской академии наук, 1978 г.
• член Баварской академии художеств, 1984 г.
• Лауреат Европейской премии эссе , 1977 г.
• премия «Лучший европейский роман», 1978 г.
• Лауреат Prix Médicis Étranger , 1978 г.
• Лауреат премии Алексиса де Токвиля , 1982 г.
• почетный гражданин Равенны , Авиньона , Оранжи и Костромы.

Библиография

Научные работы

• The Philosophical Problems of the Polyvalential Logic (Философские проблемы многозначной логики, 1960)
• Логика утверждений и теория вывода (1962)
• The Principles of the Scientific Theory of Scientific Knowledge (Основы научной теории научных знаний, 1967)
• Complex Logics (Комплексная логика, 1970)
• The Logics of Science (Логика науки, 1972)
• Logical Physics (Логическая физика, 1972)

Художественные и социологические произведения

• The Yawning Heights (Зияющие высоты) 1976
• The Radiant Future ( Светлое будущее ) 1978
• On the Threshold of Paradise ( В преддверии рая ) 1979
• Without Illusions ( Без иллюзий ) 1979
• Notes of the Nightwatchman ( В преддверии рая ) 1979
• Communism as a Reality ( Коммунизм как реальность ) 1980
• The Yellow House (Желтый дом) 1980
• We and the West ( Мы и Запад ) 1981
• Хомо советикус (1982) ISBN   0-87113-080-7
• No Liberty, No Equality, No Fraternity (Ни свободы, ни равенства, ни братства) 1983
• Para Bellum ( Пара беллум ) 1982
• My Home my Exile ( Мой дом – моя чужбина ) 1982
• The Wings of Our Youth ( Нашей юности полёт ) 1983
• Gospels for Ivan ( Евангелие для Ивана ) 1982
• Идти на Голгату 1985 г.
• Gorbachevism (Горбачевизм) 1988
• Catastroika ( Катастройка ) 1988
• Жить! (Живой) 1989 г.
• My Chekhov ( Мой Чехов ) 1989
• The Embroilment (Смута, 1994)
• The Russian Experiment (Русский эксперимент) 1994
• The West: phenomenon of westernism (Запад: феномен западнизма) 1995
• The Post-Communist Russia (Посткоммунистическая Россия) 1996
• The Global Humant Hill (Глобальный человейник) 1997
• The Russian Fate ( Русская судьба ) 1999
• The Global suprasociety and Russia Alexander Zinoviev ( Глобальное сверхобщество и Запад ) 2000
• The Endeavour ( Затея ) 2000
• The Demise of Russian communism ( Гибель русского коммунизма ) 2001
• The logical sociologe ( Логическая социология ) 2003
• The West ( Запад ) 2003
• The Russian tragedy: the Death of a Utopia (Русская трагедия: гибель утопии) 2002
• The Ideology of the Party of the Future (Идеология партии будущего) 2003
• Suprasociety ahead ( На пути к сверхобществу ) 2004
• The logical intellect ( Логический интеллект ) 2005
• The crossroads ( Распутье ) 2005
• The confession of a dissident ( Исповедь отщепенца ) 2005
• The factor of cognizance ( Фактор понимания ) 2006

О Зиновьеве

• Александр Зиновьев как писатель и мыслитель: оценка Филипа Хэнсона; Майкл Кирквуд
  • Рецензия в журнале «Славянское обозрение», том. 48, № 4 (зима, 1989 г.), стр. 694–695 Алекса де Йонге и в Russian Review Vol. 49, № 4 (октябрь 1990 г.), стр. 490–492, Катарина Теймер Непомнящий.
• Александр Зиновьев о сталинизме: Некоторые наблюдения о «бегстве нашей молодежи» . Филип Хэнсон в «Советских исследованиях», том. 40, № 1 (январь 1988 г.), стр. 125–135.